Белый платок или На жизнь мадонны Лауры

Леся переворошила всю кладовку, но того, что искала, не нашла.
- Батюшка, нету их здесь! – донесся до отца Александра голос из недр кладовки.
- Ищи, Лэсенька, там они должны быть, родненькие!
- Так не успею вам поручи подштопать, - отозвался голос из кладовки.
- Сам управлюсь, дружочек. Найди только их, прошу, – и сам себе добавил. – Ну, матушка, ну Алёна Ивановна, наложу на тебя епитимью, чтоб вовек не трогала мои походные валенки. Куда ж ты их только спрятала?
Малышня из детского садика, расположенного на первом этаже приходского здания воскресной школы, уже вовсю распекала своего воспитателя, Надежду Петровну:
- Где тётя Лэся? Хотим песенку «не спи когда немые трубы»!
- Я вам дам «не спи»! – притворяясь грозной, Надежда Петровна своим пухлым кулачком легонько постукивала по комоду. – Спать, детушки, спать! А не то вы мне весь режим собьете. А я должна еще за полдником бежать на кухню.
А на втором этаже воскресной школы, где собственно, и располагались немногочисленные классы, в кладовке, битком забитой тюками с одеждой, приготовленной для развоза жителям тундры, Леся Зайченко искала валенки отца Александра. Без валенок в тундровый поход нельзя, особенно сейчас, в самый разгар Месяца Большой Темноты – так именуют ненцы декабрь.
- Нашла!!! – голос Леси прогремел как труба архангела. – Она их в мешок из под рыбы спрятала!
- Ну, Алёна-Ивановна-помоги-тебе-Господь, - только и мог скороговоркой произнести отец Александр, когда Леся выбралась из кладовки и торжественно вручила ему огромные валенки.
- Не серчайте на маму, - весело сказала девушка. – Очень уж ей хочется, чтоб вы в новых бурках ходили. Даром что ли она их заказывала в посёлке одной мастерице? А валенки уж больно неказисты.
- Бурки хороши, я их в городе ношу. Но в тундру ехать – это только валенки. Лучшего люди еще не придумали. Фу, ну и запах теперь от них, - принюхался отец Александр.
Леся засмеялась:
- Вы теперь свой человек, батюшка! Даже бурки муксуном, да нельмой пропахли!
И она убежала к своим непоседам, которые в сончас ждали от неё тихих песен. А отец Александр, экипированный теперь уж как надо, распространяющий вокруг себя благоуханье белорыбицы, отправился в путь – на окормление тундровой паствы. Караван из трёх «буранов» и санями, груженными тюками с одеждой, книгами и иконами, пронесся по улочкам северного городка и по заснеженной реке ушёл на горизонт.
* * *
Короткий зимний день Заполярья всегда угнетал Алёну Ивановну, жену приходского старосты и уроженку славного города Витебска. Зимой её начинало раздражать всё. И когда она произносила заветную фразу «Опять на глаза давит», окружающие уже знали, что на глаза давит электрический свет, а так как таковой не было возможности погасить в условиях дневных сумерек, то далее лучше было молчать и слушать Алёну Ивановну.
Вечером, 26 декабря, проводив накануне в путь-дорогу отца Александра, маленькая община единственного в городе православного храма как никогда ясно понимала, что Витебск – это самый лучший город на планете. И там всегда прекрасная, мягкая, светлая, очень солнечная зима. И не давит на глаза ни электрический свет, ни простирающиеся бескрайние белые просторы без единого деревца.
Ничто не раздражало полярной зимой Алёну Ивановну так, как белый цвет. Немало тому способствовала и давняя история, которую Алёна Ивановна в приступе нелюбви к белому всегда с удовольствием вспоминала 26 декабря.
- А я тебе говорю, что зря она надела тогда белый платок!
- Нет, не зря. Промысел это.
- Дурь это бабья, вот и весь сказ!
- Да пойми ты, мать, что ей голос был…
- Этих голосов я слышу на дню по сто раз! «Купи, Алёна, картошки», «Не забудь, Алёна, справку забрать» «Сегодня, Алёна, у Лэсеньки экзамен по сольфеджио»… Да она за десять лет могла уже десять детей родить! А ты говоришь «не зря»!
Собравшиеся за столом общинники с изумлением наблюдали эту перепалку старосты со своей женой. Идя после вечерни в трапезную, они одновременно и верили и не верили, что услышат разговор о белом платке. И надо же было такому случиться, что, не изменяя уже десятилетней традиции, староста Константиныч и его супруга Алёна снова завели давний спор.
- С Евстратием вас, братья и сестры, - шепнул в тарелку Петр, алтарник, молодой парень, уже лет пять наблюдавший этот мятеж против белого платка, ставшего для Алёны Ивановны символом полярной зимы.
Маша и Даша, дочери регента Елены, прыснули со смеху. Петя им нравился обеим, а вот кто из них ему - было покрыто тайной, запечатанной равнодушным взглядом алтарника.
- И у меня в голове десять дел, - продолжал Константиныч. – А всё-таки голос Божий не спутаешь ты ни с одной из своих мыслей. И уж если Господь что начал, Он то и завершит!
Алёна Ивановна покачала головой, окидывая супруга скептическим взглядом:
- Как ты был романтиком, Коля, так и помрёшь им, прости Господь!
- А что, Алёна Ивановна, разве так уж и плохо быть романтиком? – спросил вдруг Петя.
- Как же может быть это хорошо, когда человек начинает жить глупыми мечтами? – ответила Алёна Ивановна.
- А мечты могут быть умными? – не отступал алтарник, по совместительству студент 4 курса филфака.
- Всякие мечтания суть диавольское наваждение. Упражняй ум в молитве – и не будет тебе мечтаний, - раздался из угла трапезной детский голосок деда Иосифа. Деда все любили. Был он слегка горбенький. Говорили, что в детстве его отец неострожно подбросил и поймал за вытянутые руки – случился вывих плечевых суставов. Правда это или нет, общинники не знали. Но плечи у деда Иосифа и прям были как-бы приподняты и согнуты. Был он неженат, бездетен и среди общинников ходила легенда, что давно дед Иосиф в тайном постриге.
- Ну, почему сразу диавольское, - смутилась Алёна Ивановна. – Просто уж так мы женщины устроены, что нельзя нам жить одиночками. Дал нам Бог предназначение своё, а именно – рожать детей. А когда житьё вхолостую, то это, простите, эгоизм.
- Так ведь вроде был у неё ребёнок, - опять встрял Петр.
- Один ребёнок – не ребёнок! – отрезала Алёна Ивановна.
- Рождество Твое Христе Спасе ангели поют на небеси… - затянул вдруг детский голосок из угла.
- Рано еще до Рождества-то, дедуль. Полторы недели поста осталось, - ласково сказала Валентина Меркуловна, кассир церковной лавки, раздобревшая на прежней своей работе пекаря.
Все вдруг замолчали. Затем заработали ложками. Еще полторы недели предстояло кушать общинникам пустые щи, да пироги на постном масле.
* * *
Дом старосты был обычным двухподъездным многоквартирным домом, сложенным из бруса еще в начале 80-х.
- Сыграй, дочь, папке на баяне, - Николай Константиныч раскинулся на диване, охая над своим хандрозом.
- Не поздно ли, пап? Уж восемь вечера, соседи прибегут, - ответила Леся, статная, высокая дочь старосты, с длинной, до пояса, толстой косой.
- Не, ещё чуток можно пошуметь. Давай, Лэсь, «На сопках Манчжурии»…
Девушка растянула было баян, как сверху у соседей что-то грохнулось на пол. Она глянула на отца. Тот махнул рукой:
- Михалыч опять гантель уронил. Давай, запевай - он тоже любит эту песню.
- Тихо вокруг, сопки покрыты мглой, - нежный девичий голос запел под собственный аккомпанемент.
За окнами кружился снег, словно танцуя вальс в честь героев Русско-Японской войны. И сверху больше ничего не громыхало.
- Горько плачет, плачет мать родная. Плачет молодая жена, - Лесин голос лился тихо, убаюкивая уставшего от дневных забот отца.
В комнате тепло, на столике под торшером, растянувшись на вязании, спал сибирский кот. Николай Константиныч хоть и не был бойцом Мокшанского полка, но почти всегда засыпал под «спите герои Русской земли» Такой уж был дар у его старшей дочери, что под её пение сердце успокаивалось, душа умиротворялась. Этот-то дар и использовала воспитатель Надежда Петровна, когда просила Лесю в сончас спеть для деток.
- Папа… Пап, расскажи еще раз про белый платок, - вдруг раздался над головой Константиныча голос Леси.
Он открыл глаза. Лесино румяное лицо склонилось над ним:
- Пока мамы нет, расскажи, папуль.
Николай Константиныч окончательно проснулся и сел.
- А где мать?
- Ушла на родительское собрание к Никитке. До сих пор нет их.
- Пожалуй, расскажу. Дело было в нашем храме десять лет назад, когда только-только нам его отдали. Трудились мы там во славу Божью всей общиной. И однажды приходит к нам женщина одна, просит тоже работу. Ну, поставили её на подсвечники – там всегда работы много. И думать не думали мы, что у неё ребёнок-инвалид на руках. Он, значит, на вроде умственно отсталого…
- Пап, ну чего ты? – возмутилась Леся. – Человек с синдромом Дауна не умственно отсталый. Он живёт в своём мире, он даже может быть талантлив!
- На счет талантов не знаю, однако, смеялся мальчишка во время службы за будь здоров!..
* * *
На другом краю города, да можно сказать, что и за городом, в частном доме с прожектором на крыше сёстры Маша и Даша Савины лениво смотрели в окно, на падающий снег и вели неспешную беседу. Как вдруг часы с боем пробили 9 вечера. Девочки переглянулись и одновременно выдохнули одно лишь слово «Мама!»
Да, близился час, когда их мама – церковный регент, гроза обеих клиросов – должна была вернуться домой. К нетопленной печи и немытой посуде. Девочки бросились обе к печке – это было намного предпочтительней монотонного мытья тарелок. Но Маша оказалась проворней, и Дарье пришлось идти на кухню.
Наконец, Мария выгребла последний совок золы из печки.
- Даша, я уже закончила! – крикнула она сестре. – Собирайся!
Девочки быстро оделись в теплые фуфайки отца, сунули ноги в старые отцовские валенки, и отправились на улицу. Маша несла ведро с золой, Даша прихватила пустое ведро для угля. Поодиночке поздним вечером они не выходили из дома.
- Вот и дед Иосиф говорит, что это не одержимый ребёнок, - продолжила Маша начатый еще дома у окна разговор. – Потому что одержимые – они страшные. А Максик только и смеялся на службах – и всё.
- А почему ж он смеялся именно на чтение Евангелия? – скептически спросила Даша.
- Может, у него душа так радовалась? – отвечала сестра.
- Жутко все равно, - пробормотала Даша.
Возле угольного сарая зола была высыпана, и девочки набрали полные вёдра угля.
- Я читала, что есть женщины-ведьмы, - продолжила Даша. – Вокруг них сеется несчастье, они даже сами этого не понимают. И замуж не берут, и дети больные у них рождаются… Вот скажи, какая нормальная женщина будет 10 лет ждать неизвестного какого-то мужчину?
Маша поставила ведро на снег, чтобы отдышаться. Сестра тоже остановилась.
- Ну ты и завернула – ведьмы, - укорила Маша сестру. – Ведь ей во сне некая женщина сказала, дабы она именно в тот день надела на службу белый платок! Я вот думаю, это была Божья Матерь!
- А если нет? А если это нечистый пришел в образе ангела света? – не сдавала позиции Дарья.
- Так какой ему резон, - удивилась искренне Маша. – Ведь он не на грех её толкнул. Она ведь именно в этом платке свою любовь и встретила!
- Какая ж это любовь? Десять лет ждёт неизвестно кого. Согласна я с Алёной Ивановной, что за это время можно было бы и замуж выйти, и детей еще родить. Вот и думаю я, что это бес её попутал.
Тут обе девочки заозирались по сторонам. Вечер хоть и рассыпал свои звезды над их головами, однако, свету от них было мало. Только мощный прожектор на родительском доме освещал тропинку от угольного сарая. Девочки перекрестились и вдруг с визгом и хохотом, рассыпая на бегу уголь из вёдер, помчались к дому.
* * *
Алёне Ивановне краснеть за Никитушку не приходилось. Мальчик был тихий, добрый, не отличник, но учился старательно. После затянувшегося родительского собрания они возвращались домой пешком, как говорила Алёна Ивановна «по хорошей погоде».
- Правильно ты сделал, что не полез в драку с Рустиком! – одобрительно говорила она идущему рядом сыну-второкласснику. – Не должен ты позорить семью, ведь что скажут – у него отец с матерью работают в храме, а он, значит, дерётся.
- Мам, но Рустик ведь обидел Лизоньку… Я хотел подраться, но вспомнил, что ты мне так долго костюм вчера гладила. И мне тебя жалко стало.
Никитка вздохнул. Честно говоря, не любил он школьный костюм, который ему мама купила недавно, неудобно ему в нем было. Он бы лучше бегал в джинсах и джемперах.
- Вот и верно! – Алёна Ивановна похлопала его по шапке легонько, как обычно одобряют послушных щенков. – Можно ведь спокойно Рустику объяснить, что девочек обижать нельзя. Или еще лучше – рассказать учительнице. Учителя должны следить за дисциплиной в классе. А вот ты мамины труды пожалел. Это редко какой ребенок понимает.
Никитка обрадовался. Он очень любил маму. Даже больше, чем Лизоньку из 2 «а».
- Тяжело мне быть мамой, сынок, столько трудов, которые никто не видит, - вдруг сказала жена старосты. И не дожидаясь ответа, словно и рассчитывая на разговор с самой собой, она продолжала. – А ведь я тоже люблю. Нет, это, конечно, всё проза жизни, куда уж мне до нашей Ассоль. И всё же я приношу пользу окружающим, я живу ради детей! А ты что сделала? Надела белый платок. И вот тебе здравствуйте – принц твой проплыл мимо тебя, только ручкой махнул. Влюбиться то каждый из нас может, а вот стать женой, матерью!.. Видимо, на это ты его не вдохновила. Встретить-то встретила, а удержать не смогла!
Никитка привык, что мама часто говорила с собой вслух. За работой, за вязанием ли, любила Алёна Ивановна порассуждать о том, что волновало. Собеседники ей были даже ни к чему, ведь они часто говорили глупости, совершенно не понимая, как ей казалось, сути вещей.
Монолог Алены Ивановны прервала сирена «скорой помощи», которая вскоре пронеслась мимо неё с сыном.
- Ой, - выдохнула женщина и приложила руку к груди. – Сынок, глянь в чью сторону едут?
- Кажется, в район ДОКа! - крикнул оживившийся Никитка.
- Слава Богу, не к нам значит, - Алёна Ивановна подняла выпавшую из рук сумочку. От волнения она забыла о чём говорила и весь оставшийся путь до дому молчала.
* * *
- Ты чего это, батюшка, там за Косьмой и Дамианом спрятался? – Валентина Меркуловна, раскачиваясь на кривой стремянке, вынула из-за иконы вышеозначенных святых образ Николая Угодника. – А пыли-то на тебе!
Она осторожно протерла икону специальной «святой» тряпочкой и поставила обратно, но уже не так далеко на полке.
- Меркуловна, закрывай кассу. Рабочий день к концу, давай сходим в магазин, ананасов к Новому году купим, - Елена, церковный регент, уже давно сложила все нотные и богослужебные книги на клиросе, и теперь зашла в кассу, расположенную в одном из подсобных помещений храма.
- Да вот, Леночка, решила навести порядок, пыль протереть немного. А где девчата твои?
- Домой отправила – печку растопить к приходу отца, да уроки им учить надо. Как перешли в старшие классы, так и совсем скатились на «тройки».
- Славные они у тебя! – Валентина Меркуловна, не имеющая детей, обожала их всех и принимала в любом качестве и обличье.
- Лентяйки они несусветные, приходится подгонять, - махнула рукой Елена.
- Однако, пора и за ананасами, - Валентина Меркуловна оделась, обе вышли, и она закрыла кассу на ключ.
В магазин, напротив храма, и впрямь завезли перед Новым годом этот праздничный фрукт.
- Сейчас у них переходный возраст. Одна любовь в голове, - Елена перекрикивала гул толпы и шум работающих у входов в магазин отсекателей холодного воздуха. – Боюсь, как бы не выросли из них этакие девочки в белых платочках, которых вечно все обманывают.
- Леночка, ты думаешь, он обманул её? – Валентина Меркуловна вдруг с таким отчаянием посмотрела на регента.
- Да какой уж там обман, Господи помилуй! – воскликнула слегка раздраженно Елена. – Ну, встретил мужик красивую женщину в постный день в белом платочке! Вот я бы тоже в пост вырядилась бы, да и пошла в храм! Конечно, он не мог её не приметить. Но к чему это привело? Ходили, смотрели друг на друга, да молчали. Каждое воскресенье это продолжалось, чуть не до самой Пасхи. Вместо того, чтобы хватать мужика, который в тебя влюбился по уши, она возьми, да и сбеги в тот самый момент, когда он-таки решился с ней заговорить! Уж если ты – романтическая особа, веришь в перст Божий, так ведь отчего не следуешь за ним?
- Я слышала, что она постеснялась навесить на него своего Максимку… Ох, такой мальчишечка был, так скучаю я без него, - добрая кассир церковной лавки вытерла слёзы снятой варежкой.
- Зато теперь у неё ни Максимки, ни мужа… Одни только разговоры эти про белый платок!
- А ведь при мне это было, - вспомнила Меркуловна. – Должны они были в тот день познакомиться друг с другом. Вот несколько месяцев как ходили вокруг да около. И тут же он осмелел как будто, подошел к ней, вроде как спросить про какую-то книжечку… дай Бог памяти… кажется, Николая Сербского покупал… А она как глянула на него, глазищи то у неё огромные, ясные, как небо мартовское! И вдруг подхватила Максимку на руки и выскочила! Да еще и слова эти зачем то крикнула «Идем, сынок, нас папа ждёт!» И какой у них папа, когда он их бросил сразу, как узнал, что сынок-то у него порченный!
- Не верю в порчу, - ледяным голосом отсекла Елена.
- А и зря! А отец-то их был с Украины, а там про это дело много знают! – Валентина Меркуловна выбрала самый маленький ананас. – Вот! Как раз, дружок, ты по мою пенсию и лежишь тут!
- Однако же… товарищ-то этот тоже хорош оказался… - регент отправила самый лучший ананас в корзинку.
- Ой, отличный товарищ тебе попался, Леночка! – радостно поддакнула Валентина Меркуловна.
- Да я не про ананас, – Елена посмотрела на кассира удивленно и чуть свысока. – Я про того типа, который увлёкся нашей блаженной, а от первой же трудности растворился в небытии.
- Так ведь подумал, что она замужем…
- И что? Бросать из-за этого храм, службы? Вот она – нежная мужская душа! – вдруг громко произнесла она, косясь в сторону.
Тянувшаяся в этот момент за ананасом из-за её плеча мужская рука резко отдёрнулась в сторону. Регент обернулась и сказала опешившему мужчине в зимней куртке рабочего-связиста:
- Куда ж вы руки свои тянете, мужчина? Дайте мы отойдем сначала. Здесь на всех хватит ананасов!
* * *
Дед Иосиф и алтарник Пётр перелезали через заснеженный забор. Пётр помогал деду, впрочем, тот всегда старался всё делать сам (как говорят про таких стариков, «держался бодрячком»).
- Надо было идти через старые конюшни, - сказал Пётр.
- Не разобрал в темноте, простите Христа ради, - жалостливо произнес дед Иосиф, обращаясь то ли к алтарнику, то ли к собакам, которые спали на снегу, но потревоженные вечерними посетителями решили-таки поднять сонные морды.
Они осторожно срезали угол частного двора и вышли через калитку с другой стороны. Здесь можно было спуститься с пригорка и дойти уже по расчищенной между частными домами дороге до проезжей части.
- И что же твой Боккаччо, Петя? Чем там дело кончилось? Поженились они с Лаурой этой? – дед Иосиф и сам не ожидал, что его так заинтересует история, рассказываемая алтарником по пути из храма.
Петр расхохотался так громко, что собаки во дворах надумали полаять для приличия.
- Да вы опять всё перепутали, дед Иосиф! Боккаччо был другом Петрарки! А Петрарка, в свою очередь, любил донну Лауру, которую впервые увидел в церкви. Она была очень красивой женщиной, с золотыми волосами, но помимо этого уже замужней и имевшей нескольких детей.
- Многочадная значит, - пробормотал дед Иосиф. – Это правильно.
- То есть, будучи замужней дамой, она не могла стать женой Петрарки, который и сам был верующим человеком, католиком. Но всё-таки продолжал любить Лауру до самой её смерти, - продолжал Пётр пересказывать содержание одной из своих курсовых работ.
- Стало быть, она умерла! – вскрикнул дед Иосиф. - Вот несчастье для детей!
- Уж понятое дело, что и для детей тоже. Однако, еще большим горем это стало для Петрарки, который в течение всех последующих лет написал еще огромное количество стихов и сонетов о своей любимой Лауре.
- Так ведь она же умерла.
- Да, но для него она всегда была живой и оставалась живой в его сердце до конца жизни, - горячо рассказывал Пётр.
- И в какие годы умер этот достойный человек? – спросил с уважением в голосе дед Иосиф.
- Петрарке было почти 70 лет.
- Подумать только, как рано, - произнес сочувственно дед Иосиф, разменявший уже девятый десяток.
- Друг же Петрарки, которого тот можно сказать спас от духовного падения, Джованни Боккаччо, когда-то любивший многих женщин, но вставший на путь исправления, не смог пережить смерть своего учителя. Он скончался спустя полтора года после смерти Петрарки, - закончил свой рассказ алтарник-филолог.
- Значит, этот Боккаччо… то есть Петрарка не женился на Лауре? – задумчиво произнес дед Иосиф.
- Нет, - улыбнулся Пётр. – Она была замужем.
- Смотри-ка, Петя, как чудно. Вот этот Петрарка любил замужнюю многодетную женщину. И не мог сказать ей об этом, кроме как писать свои стихи. То есть, воздерживался.
- Вероятнее всего именно так, - Пётр не стал рассказывать деду Иосифу о двух внебрачных детях Петрарки от двух разных женщин.
- А этот блудник Боккаччо любил множество женщин. Но пример Петрарки так ему был полезен, что он бросил свои прелюбодеяния и стал примерным христианином.
- Не уверен, что примерным, но все же он стал вести довольно строгую жизнь, - ответил снова уклончиво Пётр.
- А то получается чудно, Петя, что одно цепляется за другое. Вот многочадная Лаура, а вот достойный Петрарка, а вот и исправившийся Боккаччо. Дивны дела Твои, Господи.
Алтарник не совсем был уверен в верности выводов деда Иосифа, но оспаривать их не стал, ибо совершенно замёрз.
- Да-а, завёл ты нас, дед Иосиф, неизвестно куда. Чуть не заблудились в трех соснах, - Петя радостный вышел к освещенной фонарями проезжей части.
- Сам не пойму, как так вышло? Видимо, Господу было угодно, чтоб мы заплутали. Так уж часто со мной бывает, что Господь мне открывает…
Дед Иосиф не договорил. В этот момент он как раз вышел на проезжую часть и тут же отлетел назад, зацепленный капотом машины «скорой помощи». Петя бросился к стонущему на снегу деду. Из резко затормозившей «скорой» выскочили врачи.
- Молодой человек, помогите загрузить дедулю, - попросили они Петра после осмотра деда и наложения шины на сломанную ногу.
- А носилки? – спросил Пётр.
- Носилки заняты – у нас там роженица лежит, песни поёт.
- Пьяная что-ли?
- Да Бог с вами! Схватки у неё, вот-вот родит! А тут дед ваш! Тащите его скорей!
* * *
- Роберт Андреевич, там пациент из десятой палаты требует опять священника, - растерянная практикантка смотрела на уставшего за сутки дежурства травматолога Штайнле, растянувшегося во весь свой рост на кушетке в ординаторской.
- Ох, Боже ж ты мой! – врач в помятом белом халате поднялся с кушетки. – Сейчас я подойду. А ведь я ж подходил, объяснял… Ладно, Зоя, идите. Я следом.
Он пригладил волосы рукой и отправился в палату номер десять.
Седовласый дед лежал на кровати, прижав к груди маленькую иконку Рождества.
- Хотелось бы причаститься, сынок, - добродушно, как воды попить, попросил он вошедшего врача.
- Говорю же вам, Иосиф Данилович, что ваша нога прекрасно срастается! – отвечал травматолог. – Выписать так скоро я вас не могу – и не просите. А священника мы зовём, только если уж совсем критический случай. У вас-то всё в порядке! Вы еще побегаете, правда, уж в этот раз осторожней на дороге. Но завтрашнее Рождество вы, мой друг, не отстоите, а отлежите - вот в этой самой палате. И не уговаривайте!
- А Пасху-то, сынок, отстою?
- Само собой разумеется! Еще десять Пасх встретите в своем храме!
Врач постоял еще минуту и, довольный собой и своим оптимизмом, отправился к выходу. И вдруг у двери он услышал детский голосок:
- Десять Пасх - а она, душенька, всё ждёт.
Роберт Андреевич обернулся:
- Что-что?
- Да вот, есть у нас в храме ангел Божий. Ждёт она своего суженного уже десять лет, ну точно как Лаура, только не многочадная. А он, значит, в тюрьме где-то сидит. Возможно даже стихи пишет ей, каковые писал достойнейший Боккаччо. И не знает она, где он узником.
- Не может быть такого, чтобы не знать, где человек срок отбывает, - рассудил врач, не понимая, какой ему в интерес в этой галиматье.
- Получается, что может, коли он ей не муж, не сват, не брат…
- Откуда тогда известно, что он в тюрьме?
- А и не знаю, сынок, откуда я даже взял это. Вот будто в голову кто вложил… Кто знает, может Господь откровение мне сделал… А пришла мне мысль, что он в тюрьме сидит, раз уже десять лет от него ни весточки. А может и помер давно.
- Глупость какая, Иосиф Данилович! – доктор Штайнле даже фыркнул. – Вы перемолились своей Иисусовой молитвой или перечитали сонетов, вот и сочиняете мелодрамы. Я, к примеру, тоже уезжал на десять лет из города. Думал, вернуться на историческую Родину. В Берлине жил четыре года, потом еще шесть лет в Тюбингене. Вот, буквально месяц назад вернулся в Россию…
В этом месте своего рассказа Роберту Андреевичу стало вдруг неловко, потому как он не мог объяснить сухим, беспристрастным языком, что именно вернуло его в родной город.
Но каждое Рождество в Германии он вспоминал, как однажды в это же время в России, он встретил взгляд девушки в белом платке. Как он ходил после того каждое воскресенье в храм, лишь бы снова увидеть эти синие, всегда удивлённые глаза.
* * *
- Лэся, что это? – Алёна Ивановна с ужасом смотрела на дочь.
- Блузка. Я выкройку взяла из книжки, которую нашла в библиотеке музейной! Представляешь, мама, это выкройка начала века! Такие вещи, наверное, носили и Великие Княжны Романовы! Мне так хочется походить на них!
Леся неожиданно смутилась своего порыва. Она смотрела на себя в зеркало и не могла поверить, что это она, Леся, такая красавица – в белоснежной блузке и яркой синей юбке в пол.
- Да ведь это наша пасхальная скатерть! Мне ж её из Бельгии прислали! – Алёна Ивановна упала в кресло. – Вы все смерти моей хотите!
- Мамочка, но ведь мы много лет уже не стелим её! Ты ж сама говорила, что жалеешь такую красоту, что испачкаем её, что Никита обязательно заляпает жиром.
- Бельгийское кружево… - стонала Алёна Ивановна.
- Мамуль, я сегодня так пойду в храм, - едва слышно, но твёрдо сказала Леся.
- С чего бы? Великий пост вообще-то! Хоть даже завтра и Благовещение. Отчего бы завтра не надеть?
- Мне нужно именно сегодня, мамочка! Только сегодня!
Алёна Ивановна махнула рукой:
- Делай что хочешь! Смотрю я, совсем не о молитве у тебя мысли.
Леся поцеловала маму в щёку и побежала надевать пальто.
В храме девушка поздоровалась с супругами Штайнле, которых она очень любила, с Максимкой, вернувшимся после полугодового отдыха у бабушки в Киеве, и теперь выглядевшим очень довольным жизнью. И также заливисто смеявшимся на чтении Евангелия.
Леся повесила пальто на крючок в раздевалке и прошла к левому клиросу. Стоя там, подумала еще, что неудачно выбрала место, ведь отсюда ей ничего и не видно, а она любила следить за ходом службы. Особенно нравилось заглядывать иногда в алтарь, в открываемые ненадолго врата.
Народу на предпраздничную службу пришло много. В конце концов, Лесю просто задвинули в самый угол, где она и стояла с чувством глубочайшего разочарования.
«Вот тебе и белый платок. Вот тебе и белая скатерть» только и думала девушка в сказочно красивой блузке, никем не замечаемая.
Она ждала начала службы, как вдруг позади себя услышала шёпот:
- Девушка, гляньте, вон там свечка догорает – тушите её скорей.
Она обернулась и… встретилась взглядом с алтарником Петром.
- Ух, Лэся, прости, не признал тебя. Ты сегодня красавица, прям как… донна Лаура!
Леся улыбнулась, сказала:
- Ну спасибо, Петечка, - и вдруг, изнывая от духоты, добавила, уже говоря сама с собою, - Надеюсь, я еще живая донна Лаура?
- Живая. И еще не замужем, - откликнулся Пётр.
Они переглянулись снова и вдруг оба смущенно покраснели.

А почему именно сегодня?
И Петя Романов имеет отношение к Великим Княжнам Романовым?

Спасибо за деда Иосифа, колоритный такой персонаж!

А мне рассказ понравился, спасибо.

И всё-таки сделайте из рассказа повесть.

рассказ очень понравился по стилю. спасибо
неувязка у меня по сюжету:
"Зато теперь у неё ни Максимки, ни мужа… "
"с Максимкой, вернувшимся после полугодового отдыха у бабушки в Киеве, и теперь выглядевшим очень довольным жизнью, впрочем, как обычно"

хочется разобраться))

чесслово, хотела за бутылкой бежать, чтобы разобраться в сюжете Вот если бы и правда расписать сюжет на повесть, стало бы понятнее.

Спасибо огромное, очень понравился!!!! Ну такой язык, такой язык! Готова читать на любую тему, хоть справочник отверток

Да, народ толпится. толпится. каждый по два-три слова скажет и пропадает, явно. это что-то безжалостно урезанное.)

Поддерживаю. Красотень какая
Авторство угадала)


И я хочу тоже этот момент уточнить....

А я бы ну ничегошеньки не переделывала. Мне рассказ показался цельным, а образы - четкими.

бетельгейзе, дайте народу полный вариант опуса :-) Сравним.

Спасибо, дорогие форумчане! Огромное спасибо!
Выросла ж я в такой вот общине, при нашем храме Петра и Павла. Священника постоянного не было, вот и жили мы как без главы, но у Христа за пазухой.
Действительно, рассказ безжалостно урезала. Подумала, что длиннОту читать будет невмогОту)))
Обещаю, на днях выложить недостающее и плюс подправлю кое где неточности.
Спасибо еще раз всем И тому, кто отдал свой голос - отдельное спасибо! Перед этим человеком неловко, ибо понимаю, что отдан голос авансом. Но я всё исправлю, обещаю, дорогой мой единственный читатель

И тут скажу Вам СПАСИБО!

Жду полного произведения. Очень интересно будет почитать.

Nata74, я только сегодня пришла в себя немного - у меня была страшнейшая депрессия (катастрофы на личном фронте)
Теперь самое время вытащить вырезанные главы и добавить еще то, на что натолкнуло обсуждение - так удачно, что я сама не ожидала. Один из персонажей стал ну просто живее некуда
Сегодня-завтра выложу.
У меня еще лежит недописанная история, которую я начинала писать под этот конкурс, но отложила.
Пришла пора браться за моих бедняжек. Пусть в столе полежат, авось подойдут под еще один конкурс (я неизлечима)))

Ну что ж, выкладываю рассказ со всеми дополнениями, исправлениями, с выдернутыми главами (по которым можно было бы узнать местоположение автора ) и подробностями, которые мне показались не совсем уместными для рассказа о православном Рождестве (про Боккаччу и Петрарку))).
В итоге, сама не заметила, как появилась связующая ниточка во всем рассказе. Не надо было изначально мне донну Лауру убирать. Короче, я всё подправила, многое изменила.
Даже если не понравится вам, читатели, я сама уже очень довольна.
И мои герои тоже)

Прочитала

Не удивлюсь, если полный вариант возьмут в сборник.

Nata74, спасибо за отзыв. Хоть рассказ и стал чуточку понятнее, но уж больно формат вольный. Если уж душа понеслась в степь, то держи её А если не заморачиваться на призах и конкурсе, то тут и начинается полет фантазии)))
Рассказ написан и посвящен моей подруге Ольге. У неё сын с ДЦП. 10 лет назад она на службу надела белый платок (говорит, что-то подтолкнуло её к тому). И в этот же день встретилась с одним человеком, чьего имени она не знает до сих пор. Говорит, столкнулись мы с ним в храме, встали и опешили, стояли и смотрели друг на друга. И ходили потом в храм еще долго - молча так сказать. Но однажды решил он к ней подойти с одной книжкой, на кассе. А она схватила сына на руки и со словами (читайте в рассказе ) убежала. С тех пор больше его не видела. Говорит, раньше еще встречала в городе (город у нас маленький), а теперь уже 10 лет прошло - ни разу нигде не встретила.
И вот мне захотелось про неё написать. Сделать её счастливой хоть в рассказе. Ей сейчас 38 лет. Мужчины вокруг снова завьюжили, а она .... я уже сама молчу, так и хочется сказать "Оля, хватит ждать! Начинай жить!" - нет, говорит, я верю, что если Бог что-то начал, то Он и завершит.
Хоть ты тресни, но не переубедить её.
Говорит "Может он в тюрьме сидит - у нас же человека могут в тюрьму упечь"
В общем, такая вот история.

Надо же, как интересно! Неужто так в самом деле бывает? Впечатлилась.

хороший рассказ... светлый, милый, я поверила сразу в его реальность. И очень здорово описана жизнь прихода.СПАСИБО!

такой вот платочек

Бывает. Красивая женщина, но судьба совершенно жестоко с ней обошлась. Муж бросил её с больным ребенком. Спустя несколько лет он погиб. Она нигде даже и работать не могла - сыну все силы отдавала.
Она очень верующая, с сыном по многим монастырям поездила, хотя это очень тяжело.
Хочется верить, что однажды она выйдет замуж за того, кого полюбит. Вернее, её так полюбит мужчина, что она не сможет не стать его женой.

ТатьянаНик, Красивый платочек! Я сама люблю белоснежное всё и разные кружева белые!

Жаль, что Вы "порезали" рассказ, когда на конкурс отправляли.
Желаю Вашей подруге большого женского счастья.