Перечитывала роман в последний раз лет 15 назад, но и сейчас могу практически дословно процитировать этот эпизод. Во всяком случае, цитату нашла по трем словам с первой попытки:
Через пять минут председатель сидел за столом в своей маленькой столовой. Супруга его принесла из кухни аккуратно нарезанную селедочку, густо посыпанную зеленым луком. Никанор Иванович налил лафитничек, выпил, налил второй, выпил, подхватил на вилку три куска селедки... и в это время позвонили, а Пелагея Антоновна внесла дымящуюся кастрюлю, при одном взгляде на которую сразу можно было догадаться, что в ней, в гуще огненного борща, находится то, чего вкуснее нет в мире, – мозговая кость.
Проглотив слюну, Никанор Иванович заворчал, как пес:
– А чтоб вам провалиться! Поесть не дадут. Не пускай никого, меня нету, нету. Насчет квартиры скажи, чтобы перестали трепаться. Через неделю будет заседание...
Супруга побежала в переднюю, а Никанор Иванович разливательной ложкой поволок из огнедышащего озера – ее, кость, треснувшую вдоль.
Михаил Булгаков "Мастер и Маргарита"
А вот еще одно произведение, даже не эпизод, а все целиком. Это совсем короткий рассказ Антона Павловича Чнхова.
О бренности (Масленичная тема для проповеди)
Надворный советник Семен Петрович Подтыкин сел за стол, покрыл свою грудь салфеткой и, сгорая нетерпением, стал ожидать того момента, когда начнут подавать блины… Перед ним, как перед полководцем, осматривающим поле битвы, расстилалась целая картина… Посреди стола, вытянувшись во фронт, стояли стройные бутылки. Тут были три сорта водок, киевская наливка, шатолароз, рейнвейн и даже пузатый сосуд с произведением отцов бенедиктинцев. Вокруг напитков в художественном беспорядке теснились сельди с горчичным соусом, кильки, сметана, зернистая икра (3 руб. 40 коп. за фунт), свежая семга и проч. Подтыкин глядел на всё это и жадно глотал слюнки… Глаза его подернулись маслом, лицо покривило сладострастьем…
— Ну, можно ли так долго? — поморщился он, обращаясь к жене. — Скорее, Катя!
Но вот, наконец, показалась кухарка с блинами… Семен Петрович, рискуя ожечь пальцы, схватил два верхних, самых горячих блина и аппетитно шлепнул их на свою тарелку. Блины были поджаристые, пористые, пухлые, как плечо купеческой дочки… Подтыкин приятно улыбнулся, икнул от восторга и облил их горячим маслом. Засим, как бы разжигая свой аппетит и наслаждаясь предвкушением, он медленно, с расстановкой обмазал их икрой. Места, на которые не попала икра, он облил сметаной… Оставалось теперь только есть, не правда ли? Но нет!.. Подтыкин взглянул на дела рук своих и не удовлетворился… Подумав немного, он положил на блины самый жирный кусок семги, кильку и сардинку, потом уж, млея и задыхаясь, свернул оба блина в трубку, с чувством выпил рюмку водки, крякнул, раскрыл рот…
Но тут его хватил апоплексический удар.
Перейти на полную версию страницы:
Самые вкусные эпизоды в художественной литературе
Самые вкусные эпизоды в художественной литературе
Непревзойденный мастер вырабатывать у читателя желудочный сок в больших количествах - Иван Шмелев. Тут я не вспомню дословных цитат - он пишет заковыристо, затейливо; но зато можно открывать любую главу и щедро заливаться слюнями:
В передней стоят миски с желтыми солеными огурцами, с воткнутыми в них зонтичками укропа, и с рубленой капустой, кислой, густо посыпанной анисом, — такая прелесть. Я хватаю щепотками, — как хрустит! И даю себе слово не скоромиться во весь пост. Зачем скоромное, ко торое губит душу, если и без того все вкусно? Будут варить компот, делать картофельные котлеты с черносливом и шепталой, горох, маковый хлеб с красивыми завитушками из сахарного мака, розовые баранки, «кресты» на Крестопоклонной... мороженая клюква с сахаром, заливные орехи, засахаренный миндаль, горох моченый, бублики и сайки, изюм кувшинный, пастила рябиновая, постный сахар — лимонный, малиновый, с апельсинчиками внутри, халва... А жареная гречневая каша с луком, запить кваском! А постные пирожки с груздями, а гречневые блины с луком по субботам... а кутья с мармеладом в первую субботу, какое-то «коливо»! А миндальное молоко с белым киселем, а киселек клюквенный с ванилью, а... великая кулебяка на Благовещение, с вязигой, с осетринкой! А калья, необыкновенная калья, с кусочками голубой икры, с маринованными огурчиками... а моченые яблоки по воскресеньям, а талая, сладкая-сладкая «рязань»... а «грешники», с конопляным маслом, с хрустящей корочкой, с теплою пустотой внутри!..
***
А вот капуста. Широкие кади на санях, кислый и вонький дух. Золотится от солнышка, сочнеет. Валят ее в ведерки и в ушаты, гребут горстями, похрустывают — не горчит ли? Мы пробуем капустку, хоть нам не надо. Огородник с Крымка сует мне беленькую кочерыжку, зимницу, — «как сахар!». Откусишь — щелкнет.
А вот и огурцами потянуло, крепким и свежим духом, укропным, хренным. Играют золотые огурцы в рассоле, пляшут. Вылавливают их ковшами, с палками укропа, с листом смородинным, с дубовым, с хренком. Антон дает мне тонкий, крепкий, с пупырками; хрустит мне в ухо, дышит огурцом.
***
Противни киселей — ломоть копейка. Трещат баранки. Сайки, баранки, сушки... калужские, боровские, жиздринские, — сахарные, розовые, горчичные, с анисом — с тмином, с сольцой и маком... переславские бублики, витушки, подковки, жавороночки... хлеб лимонный, маковый, с шафраном, ситный весовой с изюмцем, пеклеванный...
А вот и медовый ряд. Пахнет церковно, воском. Малиновый, золотистый, — показывает Горкин, — этот называется печатный, энтот — стеклый, спускной... а который темный — с гречишки, а то господский светлый, липнячок-подсед. Липовки, корыта, кадки. Мы пробуем от всех сортов. На бороде Антона липко, с усов стекает, губы у меня залипли. Будочник гребет баранкой, диакон — сайкой. Пробуй, не жалко! Пахнет от Антона медом, огурцом.
Черпают черпаками, с восковиной, проливают на грязь, на шубы. А вот — варенье. А там — стопками ледяных тарелок — великопостный сахар, похожий на лед зеленый, и розовый, и красный, и лимонный. А вон, чернослив моченый, россыпи шепталы, изюмов, и мушмала, и винная ягода на вязках, и бурачки абрикоса с листиком, сахарная кунжутка, обсахаренная малинка и рябинка, синий изюм кувшинный, самонастояще постный, бруски помадки с елочками в желе, масляная халва, калужское тесто кулебякой, белевская пастила... и пряники, пряники — нет конца.
Иван Шмелёв "Лето Господне"
В передней стоят миски с желтыми солеными огурцами, с воткнутыми в них зонтичками укропа, и с рубленой капустой, кислой, густо посыпанной анисом, — такая прелесть. Я хватаю щепотками, — как хрустит! И даю себе слово не скоромиться во весь пост. Зачем скоромное, ко торое губит душу, если и без того все вкусно? Будут варить компот, делать картофельные котлеты с черносливом и шепталой, горох, маковый хлеб с красивыми завитушками из сахарного мака, розовые баранки, «кресты» на Крестопоклонной... мороженая клюква с сахаром, заливные орехи, засахаренный миндаль, горох моченый, бублики и сайки, изюм кувшинный, пастила рябиновая, постный сахар — лимонный, малиновый, с апельсинчиками внутри, халва... А жареная гречневая каша с луком, запить кваском! А постные пирожки с груздями, а гречневые блины с луком по субботам... а кутья с мармеладом в первую субботу, какое-то «коливо»! А миндальное молоко с белым киселем, а киселек клюквенный с ванилью, а... великая кулебяка на Благовещение, с вязигой, с осетринкой! А калья, необыкновенная калья, с кусочками голубой икры, с маринованными огурчиками... а моченые яблоки по воскресеньям, а талая, сладкая-сладкая «рязань»... а «грешники», с конопляным маслом, с хрустящей корочкой, с теплою пустотой внутри!..
***
А вот капуста. Широкие кади на санях, кислый и вонький дух. Золотится от солнышка, сочнеет. Валят ее в ведерки и в ушаты, гребут горстями, похрустывают — не горчит ли? Мы пробуем капустку, хоть нам не надо. Огородник с Крымка сует мне беленькую кочерыжку, зимницу, — «как сахар!». Откусишь — щелкнет.
А вот и огурцами потянуло, крепким и свежим духом, укропным, хренным. Играют золотые огурцы в рассоле, пляшут. Вылавливают их ковшами, с палками укропа, с листом смородинным, с дубовым, с хренком. Антон дает мне тонкий, крепкий, с пупырками; хрустит мне в ухо, дышит огурцом.
***
Противни киселей — ломоть копейка. Трещат баранки. Сайки, баранки, сушки... калужские, боровские, жиздринские, — сахарные, розовые, горчичные, с анисом — с тмином, с сольцой и маком... переславские бублики, витушки, подковки, жавороночки... хлеб лимонный, маковый, с шафраном, ситный весовой с изюмцем, пеклеванный...
А вот и медовый ряд. Пахнет церковно, воском. Малиновый, золотистый, — показывает Горкин, — этот называется печатный, энтот — стеклый, спускной... а который темный — с гречишки, а то господский светлый, липнячок-подсед. Липовки, корыта, кадки. Мы пробуем от всех сортов. На бороде Антона липко, с усов стекает, губы у меня залипли. Будочник гребет баранкой, диакон — сайкой. Пробуй, не жалко! Пахнет от Антона медом, огурцом.
Черпают черпаками, с восковиной, проливают на грязь, на шубы. А вот — варенье. А там — стопками ледяных тарелок — великопостный сахар, похожий на лед зеленый, и розовый, и красный, и лимонный. А вон, чернослив моченый, россыпи шепталы, изюмов, и мушмала, и винная ягода на вязках, и бурачки абрикоса с листиком, сахарная кунжутка, обсахаренная малинка и рябинка, синий изюм кувшинный, самонастояще постный, бруски помадки с елочками в желе, масляная халва, калужское тесто кулебякой, белевская пастила... и пряники, пряники — нет конца.
Иван Шмелёв "Лето Господне"
Эхомама, по первым же строчкам первого отрывка поняла, что речь идет о "Мастер и Маргарита" 
...ну очень вкусно...
...ну очень вкусно...
Обожаю Булгакова, смакую каждую строчку! Давайте еще полакомимся...
На разрисованных райскими цветами тарелках с черною широкой каймой лежала тонкими ломтиками нарезанная семга, маринованные угри. На тяжелой доске кусок сыру в слезах, и в серебряной кадушке, обложенной снегом, — икра. Меж тарелками несколько тоненьких рюмочек и три хрустальных графинчика с разноцветными водками. Все эти предметы помещались на маленьком мраморном столике, уютно присоседившемся у громадного резного дуба буфета, изрыгавшего пучки стеклянного и серебряного света. Посредине комнаты — тяжелый, как гробница, стол, накрытый белой скатертью, а на нем два прибора, салфетки, свернутые в виде папских тиар, и три темных бутылки.
Зина внесла серебряное крытое блюдо, в котором что-то ворчало. Запах от блюда шел такой, что рот пса немедленно заполнился жидкой слюной. «Сады Семирамиды!», — подумал он и застучал, как палкой, по паркету хвостом.
— Сюда их! — хищно скомандовал Филипп Филиппович. — Доктор Борменталь, умоляю вас, оставьте икру в покое. И если хотите послушаться доброго совета, налейте не английской, а обыкновенной русской водки.
Красавец — тяпнутый — он был уже без халата, в приличном черном костюме — передернул широкими плечами, вежливо ухмыльнулся и налил прозрачной.
— Новоблагословенная? — осведомился он.
— Бог с вами, голубчик, — отозвался хозяин, — это спирт. Дарья Петровна сама отлично готовит водку.
— Не скажите, Филипп Филиппович, все утверждают, что очень приличная, тридцать градусов.
— А водка должна быть в 40 градусов, а не в 30, это во-первых, — наставительно перебил Филипп Филиппович, — а во-вторых, Бог их знает, что они туда плеснули. Вы можете сказать, что им придет в голову?
— Все, что угодно, — уверенно молвил тяпнутый.
— И я того же мнения, — добавил Филипп Филиппович и вышвырнул одним комком содержимое рюмки себе в горло, — э... м-м... доктор Борменталь, умоляю вас: мгновенно эту штучку, и если вы скажете, что это плохо, я ваш кровный враг на всю жизнь. «От Севильи до Гренады!..»
С этими словами он подцепил на лапчатую серебряную вилку что-то похожее на маленький темный хлебик. Укушенный последовал его примеру. Глаза Филиппа Филипповича засветились.
— Это плохо? — жуя, спрашивал Филипп Филиппович. — Плохо? Вы ответьте, уважаемый доктор.
— Это бесподобно, — искренне ответил тяпнутый.
— Еще бы... Заметьте, Иван Арнольдович: холодными закусками и супом закусывают только недорезанные большевиками помещики. Мало-мальски уважающий себя человек оперирует с закусками горячими. А из горячих московских закусок это — первая. Когда-то их великолепно приготовляли в Славянском Базаре.
М. А. Булгаков. Собачье сердце
На разрисованных райскими цветами тарелках с черною широкой каймой лежала тонкими ломтиками нарезанная семга, маринованные угри. На тяжелой доске кусок сыру в слезах, и в серебряной кадушке, обложенной снегом, — икра. Меж тарелками несколько тоненьких рюмочек и три хрустальных графинчика с разноцветными водками. Все эти предметы помещались на маленьком мраморном столике, уютно присоседившемся у громадного резного дуба буфета, изрыгавшего пучки стеклянного и серебряного света. Посредине комнаты — тяжелый, как гробница, стол, накрытый белой скатертью, а на нем два прибора, салфетки, свернутые в виде папских тиар, и три темных бутылки.
Зина внесла серебряное крытое блюдо, в котором что-то ворчало. Запах от блюда шел такой, что рот пса немедленно заполнился жидкой слюной. «Сады Семирамиды!», — подумал он и застучал, как палкой, по паркету хвостом.
— Сюда их! — хищно скомандовал Филипп Филиппович. — Доктор Борменталь, умоляю вас, оставьте икру в покое. И если хотите послушаться доброго совета, налейте не английской, а обыкновенной русской водки.
Красавец — тяпнутый — он был уже без халата, в приличном черном костюме — передернул широкими плечами, вежливо ухмыльнулся и налил прозрачной.
— Новоблагословенная? — осведомился он.
— Бог с вами, голубчик, — отозвался хозяин, — это спирт. Дарья Петровна сама отлично готовит водку.
— Не скажите, Филипп Филиппович, все утверждают, что очень приличная, тридцать градусов.
— А водка должна быть в 40 градусов, а не в 30, это во-первых, — наставительно перебил Филипп Филиппович, — а во-вторых, Бог их знает, что они туда плеснули. Вы можете сказать, что им придет в голову?
— Все, что угодно, — уверенно молвил тяпнутый.
— И я того же мнения, — добавил Филипп Филиппович и вышвырнул одним комком содержимое рюмки себе в горло, — э... м-м... доктор Борменталь, умоляю вас: мгновенно эту штучку, и если вы скажете, что это плохо, я ваш кровный враг на всю жизнь. «От Севильи до Гренады!..»
С этими словами он подцепил на лапчатую серебряную вилку что-то похожее на маленький темный хлебик. Укушенный последовал его примеру. Глаза Филиппа Филипповича засветились.
— Это плохо? — жуя, спрашивал Филипп Филиппович. — Плохо? Вы ответьте, уважаемый доктор.
— Это бесподобно, — искренне ответил тяпнутый.
— Еще бы... Заметьте, Иван Арнольдович: холодными закусками и супом закусывают только недорезанные большевиками помещики. Мало-мальски уважающий себя человек оперирует с закусками горячими. А из горячих московских закусок это — первая. Когда-то их великолепно приготовляли в Славянском Базаре.
М. А. Булгаков. Собачье сердце
Эх-хо-хо... Да, было, было!.. Помнят московские старожилы
знаменитого грибоедова! Что отварные порционные судачки! Дешев-
ка это, милый амвросий! А стерлядь, стерлядь в серебристой ка-
стрюльке, стерлядь кусками, переложенными раковыми шейками и
свежей икрой? А яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках? А
филейчики из дроздов вам не нравились? _ С трюфелями? Перепела
по-генуэзски? Десять с полтиной! Да джаз, да вежливая услуга! А
в июле, когда вся семья на даче, а вас неотложные литературные
дела держат в городе, - на веранде, в тени вьющегося винограда,
в золотом пятне на чистейшей скатерти тарелочка супа-прентань-
ер? Помните, амвросий? Ну что же спрашивать! По губам вашим
вижу, что помните. Что ваши сижки, судачки! А дупеля, гаршнепы,
бекасы, вальдшнепы по сезону, перепела, кулики? Шипящий в горле
нарзан ?! Но довольно, ты отвлекаешься, читатель! За мной!..
М. Булгаков "М и М".
Отличная тема,
Эхомама, спасибо
знаменитого грибоедова! Что отварные порционные судачки! Дешев-
ка это, милый амвросий! А стерлядь, стерлядь в серебристой ка-
стрюльке, стерлядь кусками, переложенными раковыми шейками и
свежей икрой? А яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках? А
филейчики из дроздов вам не нравились? _ С трюфелями? Перепела
по-генуэзски? Десять с полтиной! Да джаз, да вежливая услуга! А
в июле, когда вся семья на даче, а вас неотложные литературные
дела держат в городе, - на веранде, в тени вьющегося винограда,
в золотом пятне на чистейшей скатерти тарелочка супа-прентань-
ер? Помните, амвросий? Ну что же спрашивать! По губам вашим
вижу, что помните. Что ваши сижки, судачки! А дупеля, гаршнепы,
бекасы, вальдшнепы по сезону, перепела, кулики? Шипящий в горле
нарзан ?! Но довольно, ты отвлекаешься, читатель! За мной!..
М. Булгаков "М и М".
Отличная тема,
Эхомама, спасибо
Сижу на работе, аж слюньки текут. А как Роман Карцев о еде говорит?
Ну а это Гоголь:
Хозяин заказывал повару, под видом раннего завтрака, на завтрашний день, решительный обед. И как заказывал! У мертвого родился бы аппетит. И губами подсасывал, и причмокивал…
- Да кулебяку сделай на четыре угла. В один угол положи ты мне осетра да вязигу, в другой запусти гречневой кашицы, да грибочков с лучком, да молок сладких, да мозгов, да еще чего знаешь там эдакого…
- Слушаю-с. Можно будет и так.
- Да чтобы с одного боку она, понимаешь – зарумянилась бы, а с другого пусти ее полегче. Да исподку-то, исподку-то пропеки ее так, чтобы рассыпалась, чтобы ее всю проняло, знаешь, соком, чтобы и не услышал во рту – как снег бы растаяла… Да сделай ты мне свиной сычуг. Положи в середку кусочек льду, чтобы он взбухнул хорошенько. Да чтобы к осетру обкладка, гарнир-то, гарнир-то чтобы был побогаче! Обложи его раками, да поджаренной маленькой рыбкой, да проложи фаршецом из снеточков, да подвась мелкой сечки, хренку, да груздочков, да репушки, да морковки, да бобков, да нет ли там еще какого коренья?
- Можно будет подпустить брюкву или свеклу звездочкой, - сказал повар.
- Подпусти и брюкву и свеклу. А к жаркому сделай ты мне вот какую обкладку…
- Пропал совершенно сон! – сказал Чичиков, переворачиваясь на другую сторону… Заснул он уже на каком-то индюке.
Ну а это Гоголь:
Хозяин заказывал повару, под видом раннего завтрака, на завтрашний день, решительный обед. И как заказывал! У мертвого родился бы аппетит. И губами подсасывал, и причмокивал…
- Да кулебяку сделай на четыре угла. В один угол положи ты мне осетра да вязигу, в другой запусти гречневой кашицы, да грибочков с лучком, да молок сладких, да мозгов, да еще чего знаешь там эдакого…
- Слушаю-с. Можно будет и так.
- Да чтобы с одного боку она, понимаешь – зарумянилась бы, а с другого пусти ее полегче. Да исподку-то, исподку-то пропеки ее так, чтобы рассыпалась, чтобы ее всю проняло, знаешь, соком, чтобы и не услышал во рту – как снег бы растаяла… Да сделай ты мне свиной сычуг. Положи в середку кусочек льду, чтобы он взбухнул хорошенько. Да чтобы к осетру обкладка, гарнир-то, гарнир-то чтобы был побогаче! Обложи его раками, да поджаренной маленькой рыбкой, да проложи фаршецом из снеточков, да подвась мелкой сечки, хренку, да груздочков, да репушки, да морковки, да бобков, да нет ли там еще какого коренья?
- Можно будет подпустить брюкву или свеклу звездочкой, - сказал повар.
- Подпусти и брюкву и свеклу. А к жаркому сделай ты мне вот какую обкладку…
- Пропал совершенно сон! – сказал Чичиков, переворачиваясь на другую сторону… Заснул он уже на каком-то индюке.
Мне кажется, так писать может только голодный человек. Во всяком случае Булгаков писал в очень тяжелые годы, да и Чехов, кажется, одно время жил довольно скромно.
Я когда в школе училась в 11 классе, ездила на кусы, возвращалась поздно, голодная... Надо было Гоголя "Мертвые души" читать в метро - не могла, уж больно там все вкусно на голодный желудок было
Эх, нельзя такое на ночь читать! 
Все узнала по первым словам, только Шмелева вот не читала.
Все узнала по первым словам, только Шмелева вот не читала.
Я тоже Булгакова сразу вспомнила про котлетки де-воляй П ещё - "Театральный роман", про "лакированную кулебяку" 
П ещё - "Театральный роман", про "лакированную кулебяку" ЦИТАТА (nusyonok @ 20 ноя 2009, 19:13)
Я когда в школе училась в 11 классе, ездила на кусы, возвращалась поздно, голодная... Надо было Гоголя "Мертвые души" читать в метро - не могла, уж больно там все вкусно на голодный желудок было
У нас есть такое семейное предание... Мама моя со своей подругой поехали после окончания пед.училища по распределению в деревню. Деревня мааааленькая, магазинов нет как явления. Раз в неделю приезжает автолавка с пряниками и сигаретами. В остальном - натуральное хозяйство. Потом-то они, конечно, перезнакомились, стали у местных покупать продукты, а когда только приехали - так на этих пряниках и жили. Ну, и на духовной пище, потому что библиотека-то в деревне была
До начала учебного года оставалось несколько дней, они набрали книжек и сели читать, стараясь отвлечься от пустоты в желудке.Но не тут-то было!
Берут одну книгу - там пир горой. Бросили.
Берут другую - там свадьба. Долго описываются столы. Бросили.
Берут третью - там помещики какие-то жрут. Бросили.
Наконец нашли книгу, которая начинается с описания того, как шофёр ведет машину. Обрадовались! Читают, читают... Въехал шофёр на вторую страницу, остановил машину, "достал кусок жирной киевской колбасы и начал перекусывать". Тут бедные девушки и не выдержали и завопили:
-Хочу кусок жирной киевской колбасыыыы!
А Аверченко! Чуть не в каждом рассказе какая-нибудь гастрономия... И - да, тоже очень голодные годы 
А Лескова помните, "Железный характер", как немец Гуго Карлович взялся соревноваться с батюшкой по поеданию блинов. Как там батюшка блинчики поглощал легко один за другим, а немец бедный так и помер, не вынес. А "Чертогон"- дядя кутил, а потом грехи замаливал... А трапезы старообрядцев у Мельникова-Печерского (абсолютно не знаю, каково ему жилось- голодно или нет, но описано очень убедительно!!!)
Лека Котик, 
отличное предание, настоящий анекдот!
Мне еще вспоминается глава из романа Никонова "Патриарх Никон", о том, как проверяли слух о будто бы плохом здоровье невесты царя Алексея Михайловича. А невеста царя, сами понимаете, должна быть абсолютно здорова, ей же наследников рожать.
Так вот, сначала ее заставили сурово поститься неделю, потом пропарили в бане, а потом выставили столько всего на стол, что и представить страшно современному человеку: гречневую кажу жирную с салом, гуся, баранину, блины и еще массу всего, так что вообще непонятно, как один человек столько может съесть. А если после поста, когда желудок привык к растительной пище - это вообще кошмар (кто пробовал поситься, а потом разговеться чем-нибудь жирненьким - тот знает). Но девушка с честью выдержала испытание и стала женой монарха.
отличное предание, настоящий анекдот!ЦИТАТА (marisol)
Как там батюшка блинчики поглощал легко один за другим
Да, умели есть русские люди. Не то что нынешнее племя (с) Мне еще вспоминается глава из романа Никонова "Патриарх Никон", о том, как проверяли слух о будто бы плохом здоровье невесты царя Алексея Михайловича. А невеста царя, сами понимаете, должна быть абсолютно здорова, ей же наследников рожать.
Так вот, сначала ее заставили сурово поститься неделю, потом пропарили в бане, а потом выставили столько всего на стол, что и представить страшно современному человеку: гречневую кажу жирную с салом, гуся, баранину, блины и еще массу всего, так что вообще непонятно, как один человек столько может съесть. А если после поста, когда желудок привык к растительной пище - это вообще кошмар (кто пробовал поситься, а потом разговеться чем-нибудь жирненьким - тот знает). Но девушка с честью выдержала испытание и стала женой монарха.
Хорошая темка и подборка, действительно, "вкусная": когда перечитывала недавно Булгакова, на особо вкусных эпизодах почему-то вспоминался Гоголь, а в "Мертвых душах", действительно, самым вкусным эпизодом показался заказ Петухом обеда. Для меня самый характерный в этом плане писатель - Гоголь, Шмелев тоже большой любитель подобного рода описаний, "Лето Господне" - гимн русской кухне.
М. Успенский. "Там, где нас нет".
Вот чем добрые-то люди хлебают! - провозгласил Жихарь. Князь рассмотрел золотую ложку и позеленел, как его изумруд: ложка была побогаче княжеской, да Жупел и не поднял бы такую. - А деревянной - сам жри! - крикнул Жихарь и метнул липовое орудие через весь стол. Стол был, конечно, не три версты. Легкая ложка не пролетела бы такую долгую меру. А тут Жихаревых сил хватило в самый раз. Ядовитая деревяшка, гудя и завывая в воздухе, пролетела над братинами с вином, над жареными лебедями и печеными поросятами, над могучими осетрами и палевой стерлядью, над горами черной икры, над заморскими бананами и родной квашеной капустой, над великанскими пышными пирогами двадцати двух видов и родов, над мисками с моченой брусникой, над редькою в меду, над варенными в пиве раками, над студнем говяжьим, над студнем свиным, над студнем куриным (длинный, длинный был стол, чего уж там!), над жареной бараниной с гречневой кашей, над карасями в сметане, над отварными телячьими ножками, над гусями, затаившими в себе яблоки, над киселем из пареной калины, над стогами зеленого лука, над печатными пряниками, над кашей из сладкого сорочинского пшена, над солеными огурцами, чей рассол дожидался завтрашнего утра, над щами, борщами и ухой, над вареными языками, над томленой печенкой... Но тут стол все-таки кончился и начался грозный князь Жупел Кипучая Сера. Летящий снаряд угодил ему черпалом прямо в лоб.
» Дописано позже
Не классика, конечно... но смачно
"Поэму о голодном человеке" Аверченко можно целиком привести
Вот чем добрые-то люди хлебают! - провозгласил Жихарь. Князь рассмотрел золотую ложку и позеленел, как его изумруд: ложка была побогаче княжеской, да Жупел и не поднял бы такую. - А деревянной - сам жри! - крикнул Жихарь и метнул липовое орудие через весь стол. Стол был, конечно, не три версты. Легкая ложка не пролетела бы такую долгую меру. А тут Жихаревых сил хватило в самый раз. Ядовитая деревяшка, гудя и завывая в воздухе, пролетела над братинами с вином, над жареными лебедями и печеными поросятами, над могучими осетрами и палевой стерлядью, над горами черной икры, над заморскими бананами и родной квашеной капустой, над великанскими пышными пирогами двадцати двух видов и родов, над мисками с моченой брусникой, над редькою в меду, над варенными в пиве раками, над студнем говяжьим, над студнем свиным, над студнем куриным (длинный, длинный был стол, чего уж там!), над жареной бараниной с гречневой кашей, над карасями в сметане, над отварными телячьими ножками, над гусями, затаившими в себе яблоки, над киселем из пареной калины, над стогами зеленого лука, над печатными пряниками, над кашей из сладкого сорочинского пшена, над солеными огурцами, чей рассол дожидался завтрашнего утра, над щами, борщами и ухой, над вареными языками, над томленой печенкой... Но тут стол все-таки кончился и начался грозный князь Жупел Кипучая Сера. Летящий снаряд угодил ему черпалом прямо в лоб.
» Дописано позже
Не классика, конечно... но смачно
"Поэму о голодном человеке" Аверченко можно целиком привести
Таликошка, приведи пожалуйста! Не читала.
Эхомама, вот оно:
ЦИТАТА
Аркадий Аверченко
Поэма о голодном человеке
Сейчас в первый раз я горько пожалел, почему мама в свое время не отдала меня в композиторы. То, о чем я хочу сейчас написать, ужасно трудно выразить в словах... Так и подмывает сесть за рояль, с треском опустить руки на клавиши -- и все, все как есть, перелить в причудливую вереницу звуков, грозных, тоскующих, жалобных, тихо-стонущих и бурно-проклинающих. Но немы и бессильны мои негибкие пальцы, но долго еще будет молчать хладнокровный, неразбуженный рояль, и закрыт для меня пышный вход в красочный мир звуков... И приходится писать мне элегии и ноктюрны привычной рукой -- не на пяти, а на одной линейке, -- быстро и привычно вытягивая строку за строкой, перелистывая страницу за страницей. О, богатые возможности, дивные достижения таятся в слове, но не тогда, когда душа морщится от реального прозаического трезвого слова, когда душа требует звука, бурного, бешеного движения обезумевшей руки по клавишам. Вот моя симфония -- слабая, бледная в слове...
* * *
Когда тусклые серо-розовые сумерки спустятся над слабым, голодным, устало смежившим свои померкшие, свои сверкавшие прежде очи -- Петербургом, когда одичавшее население расползается по угрюмым берлогам коротать еще одну из тысячи и одной голодной ночи, когда все стихнет, кроме комиссарских автомобилей, бодро шныряющих, проворно, как острое шило, вонзающихся в темные безглазые русла улиц -- тогда в одной из квартир Литейного проспекта собираются несколько серых бесшумных фигур и, пожав друг другу дрожащие руки, усаживаются вокруг стола пустого, освещенного гнусным воровским светом сального огарка. Некоторое время молчат, задыхающиеся, усталые от целого ряда гигантских усилий: надо было подняться по лестнице на второй этаж, пожать друг другу руки и придвинуть к столу стул -- это такой нестерпимый труд!.. Из разбитого окна дует... Но заткнуть зияющее отверстие подушкой уже никто не может -- предыдущая физическая работа истощила организм на целый час. Можно только сидеть вокруг стола, оплывшей свечи, и журчать тихим, тихим шепотом... Переглянулись. -- Начнем, что ли? Сегодня чья очередь? -- Моя. -- Ничего подобного. Ваша позавчера была. Еще вы рассказывали о макаронах с рубленой говядиной. -- О макаронах Илья Петрович рассказывал. Мой доклад был о понированной телячьей котлете с цветной капустой. В пятницу. -- Тогда ваша очередь. Начинайте. Внимание, господа! Серая фигура наклонилась над столом еще ниже, отчего черная огромная тень на стене переломилась и заколебалась. Язык быстро, привычно пробежал по запекшимся губам, и тихий хриплый голос нарушил могильное молчание комнаты. -- Пять лет тому назад -- как сейчас помню -- заказал я у "Альбера" навагу фрит и бифштекс по-гамбургски. Наваги было 4 штуки, -- крупная, зажаренная в сухариках, на масле, господа! Понимаете, на сливочном масле, господа. На масле! С одной стороны лежал пышный ворох поджаренной на фритюре петрушки, с другой -- половина лимона. Знаете, этакий лимон ярко-желтого цвета и в разрезе посветлее, кисленький такой разрез... Только взять его в руку и подавить над рыбиной... Но я делал так: сначала брал вилку, кусочек хлебца (был черный, был белый, честное слово) и ловко отделял мясистые бока наваги от косточки... -- У наваги только одна косточка, посредине, треугольная, -- перебил, еле дыша, сосед. -- Тсс! Не мешайте. Ну, ну? -- Отделив куски наваги, причем, знаете ли, кожица была поджарена, хрупкая этакая и вся в сухарях, в сухарях -- я наливал рюмку водки и только тогда выдавливал тонкую струю лимонного сока на кусок рыбы... И я сверху прикладывал немного петрушки -- о, для аромата только, исключительно для аромата -- выпивал рюмку и сразу кусок этой рыбки -гам! А булка-то, знаете, мягкая, французская этакая, и ешь ее, ешь, пышную, с этой рыбкой. А четвертую рыбку я даже не доел, хе-хе! -- Не доели?!! -- Не смотрите на меня так, господа. Ведь впереди еще был бифштекс по-гамбургски -- не забывайте этого. Знаете, что такое -- по-гамбургски? -- Это не яичница ли сверху положена? -- Именно!! Из одного яйца. Просто так, для вкуса. Бифштекс был рыхлый, сочный, но вместе с тем упругий и с одного боку побольше поджаренный, а с другого -- поменьше. Помните, конечно, как пахло жареное мясо, вырезка -помните? А подливки было много, очень много, густая такая, и я любил, отломив корочку белого хлебца, обмакнуть ее в подливочку и с кусочком нежного мяса -- гам! -- Неужели, жареного картофеля не было? -- простонал кто-то, схватясь за голову, на дальнем конце стола. -- В том-то и дело, что был! Но мы, конечно, еще не дошли до картофеля. Был также наструганный хрен, были капорцы -- остренькие, остренькие, а с другого конца чуть не половину соусника занимал нарезанный этакими ромбиками жареный картофель. И черт его знает, почему он так пропитывается этой говяжей подливкой. С одного бока кусочки пропитаны, а с другого совершенно сухие и даже похрустывают на зубах. Отрежешь, бывало, кусочек мясца, обмакнешь хлеб в подливку, да зацепив все это вилкой, вкупе с кусочком яичницы, картошечкой и кружочком малосольного огурца... Сосед издал полузаглушенный рев, вскочил, схватил рассказчика за шиворот и, тряся его слабыми руками, закричал: -- Пива! Неужели, ты не запивал этого бифштекса с картофелем -- крепким пенистым пивом! Вскочил в экстазе и рассказчик. -- Обязательно! Большая, тяжелая кружка пива, белая пена наверху, такая густая, что на усах остается. Проглотишь кусочек бифштекса с картофелем, да потом как вопьешься в кружку... Кто-то в углу тихо заплакал: -- Не пивом! Не пивом нужно было запивать, а красным винцом, подогретым! Было там такое бургундское по три с половиной бутылка... Нальешь в стопочку, поглядишь на свет -- рубин, совершенный рубин... Бешеный удар кулаком прервал сразу весь этот плывший над столом сладострастный шепот. -- Господа! Во что мы превратились -- позор! Как мы низко пали! Вы! Разве вы мужчины? Вы сладострастные старики Карамазовы! Источая слюну, вы смакуете целыми ночами то, что у вас отняла кучка убийц и мерзавцев! У вас отнято то, на что самый последний человек имеет право -- право еды, право набить желудок пищей по своему неприхотливому выбору -- почему же вы терпите? Вы имеете в день хвост ржавой селедки и 2 лота хлеба, похожего на грязь -- вас таких много, сотни тысяч! Идите же все, все идите на улицу, высыпайте голодными отчаянными толпами, ползите, как миллионы саранчи, которая поезд останавливает своим количеством, идите, навалитесь на эту кучку творцов голода и смерти, перегрызите им горло, затопчите их в землю, и у вас будет хлеб, мясо и жареный картофель!! -- Да! Поджаренный в масле! Пахнущий! Ура! Пойдем! Затопчем! Перегрызем горло! Нас много! Ха-ха-ха! Я поймаю Троцкого, повалю его на землю и проткну пальцем глаз! Я буду моими истоптанными коблучками ходить по его лицу! Ножичком отрежу ему ухо и засуну ему в рот -пусть ест!! -- Бежим же, господа. Все на улицу, все голодные! При свете подлого сального огарка глаза в черных впадинах сверкали, как уголья... Раздался стук отодвигаемых стульев и топот ног по комнате. И все побежали... Бежали они очень долго и пробежали очень много; самый быстрый и сильный добежал до передней, другие свалились -- кто на пороге гостиной, кто у стола столовой. Десятки верст пробежали они своими окостеневшими, негнущимися ногами... Лежали, обессиленные, с полузакрытыми глазами, кто в передней, кто в столовой -они сделали, что могли, они ведь хотели. Но гигантское усилие истощилось, и тут же все погасли, как растащенный по поленьям сырой костер. А рассказчик, лежа около соседа, подполз к его уху и шепнул: -- А знаешь, если бы Троцкий дал мне кусочек жареного поросенка с кашей -- такой, знаешь, маленький кусочек -я бы не отрезывал Троцкому уха, не топтал бы его ногами! Я бы простил ему... -- Нет, -- шепнул сосед, -- не поросенок, а знаешь что?.. Кусочек пулярдки, такой, чтобы белое мясо легко отделялось от нежной косточки... И к ней вареный рис с белым кисленьким соусом... Другие лежащие, услышав шепот этот, поднимали жадные головы и постепенно сползались в кучу, как змеи от звуков тростниковой дудки... Жадно слушали.
* * *
Тысяча первая голодная ночь уходила... Ковыляя, шествовало на смену тысяча первое голодное утро.
Поэма о голодном человеке
Сейчас в первый раз я горько пожалел, почему мама в свое время не отдала меня в композиторы. То, о чем я хочу сейчас написать, ужасно трудно выразить в словах... Так и подмывает сесть за рояль, с треском опустить руки на клавиши -- и все, все как есть, перелить в причудливую вереницу звуков, грозных, тоскующих, жалобных, тихо-стонущих и бурно-проклинающих. Но немы и бессильны мои негибкие пальцы, но долго еще будет молчать хладнокровный, неразбуженный рояль, и закрыт для меня пышный вход в красочный мир звуков... И приходится писать мне элегии и ноктюрны привычной рукой -- не на пяти, а на одной линейке, -- быстро и привычно вытягивая строку за строкой, перелистывая страницу за страницей. О, богатые возможности, дивные достижения таятся в слове, но не тогда, когда душа морщится от реального прозаического трезвого слова, когда душа требует звука, бурного, бешеного движения обезумевшей руки по клавишам. Вот моя симфония -- слабая, бледная в слове...
* * *
Когда тусклые серо-розовые сумерки спустятся над слабым, голодным, устало смежившим свои померкшие, свои сверкавшие прежде очи -- Петербургом, когда одичавшее население расползается по угрюмым берлогам коротать еще одну из тысячи и одной голодной ночи, когда все стихнет, кроме комиссарских автомобилей, бодро шныряющих, проворно, как острое шило, вонзающихся в темные безглазые русла улиц -- тогда в одной из квартир Литейного проспекта собираются несколько серых бесшумных фигур и, пожав друг другу дрожащие руки, усаживаются вокруг стола пустого, освещенного гнусным воровским светом сального огарка. Некоторое время молчат, задыхающиеся, усталые от целого ряда гигантских усилий: надо было подняться по лестнице на второй этаж, пожать друг другу руки и придвинуть к столу стул -- это такой нестерпимый труд!.. Из разбитого окна дует... Но заткнуть зияющее отверстие подушкой уже никто не может -- предыдущая физическая работа истощила организм на целый час. Можно только сидеть вокруг стола, оплывшей свечи, и журчать тихим, тихим шепотом... Переглянулись. -- Начнем, что ли? Сегодня чья очередь? -- Моя. -- Ничего подобного. Ваша позавчера была. Еще вы рассказывали о макаронах с рубленой говядиной. -- О макаронах Илья Петрович рассказывал. Мой доклад был о понированной телячьей котлете с цветной капустой. В пятницу. -- Тогда ваша очередь. Начинайте. Внимание, господа! Серая фигура наклонилась над столом еще ниже, отчего черная огромная тень на стене переломилась и заколебалась. Язык быстро, привычно пробежал по запекшимся губам, и тихий хриплый голос нарушил могильное молчание комнаты. -- Пять лет тому назад -- как сейчас помню -- заказал я у "Альбера" навагу фрит и бифштекс по-гамбургски. Наваги было 4 штуки, -- крупная, зажаренная в сухариках, на масле, господа! Понимаете, на сливочном масле, господа. На масле! С одной стороны лежал пышный ворох поджаренной на фритюре петрушки, с другой -- половина лимона. Знаете, этакий лимон ярко-желтого цвета и в разрезе посветлее, кисленький такой разрез... Только взять его в руку и подавить над рыбиной... Но я делал так: сначала брал вилку, кусочек хлебца (был черный, был белый, честное слово) и ловко отделял мясистые бока наваги от косточки... -- У наваги только одна косточка, посредине, треугольная, -- перебил, еле дыша, сосед. -- Тсс! Не мешайте. Ну, ну? -- Отделив куски наваги, причем, знаете ли, кожица была поджарена, хрупкая этакая и вся в сухарях, в сухарях -- я наливал рюмку водки и только тогда выдавливал тонкую струю лимонного сока на кусок рыбы... И я сверху прикладывал немного петрушки -- о, для аромата только, исключительно для аромата -- выпивал рюмку и сразу кусок этой рыбки -гам! А булка-то, знаете, мягкая, французская этакая, и ешь ее, ешь, пышную, с этой рыбкой. А четвертую рыбку я даже не доел, хе-хе! -- Не доели?!! -- Не смотрите на меня так, господа. Ведь впереди еще был бифштекс по-гамбургски -- не забывайте этого. Знаете, что такое -- по-гамбургски? -- Это не яичница ли сверху положена? -- Именно!! Из одного яйца. Просто так, для вкуса. Бифштекс был рыхлый, сочный, но вместе с тем упругий и с одного боку побольше поджаренный, а с другого -- поменьше. Помните, конечно, как пахло жареное мясо, вырезка -помните? А подливки было много, очень много, густая такая, и я любил, отломив корочку белого хлебца, обмакнуть ее в подливочку и с кусочком нежного мяса -- гам! -- Неужели, жареного картофеля не было? -- простонал кто-то, схватясь за голову, на дальнем конце стола. -- В том-то и дело, что был! Но мы, конечно, еще не дошли до картофеля. Был также наструганный хрен, были капорцы -- остренькие, остренькие, а с другого конца чуть не половину соусника занимал нарезанный этакими ромбиками жареный картофель. И черт его знает, почему он так пропитывается этой говяжей подливкой. С одного бока кусочки пропитаны, а с другого совершенно сухие и даже похрустывают на зубах. Отрежешь, бывало, кусочек мясца, обмакнешь хлеб в подливку, да зацепив все это вилкой, вкупе с кусочком яичницы, картошечкой и кружочком малосольного огурца... Сосед издал полузаглушенный рев, вскочил, схватил рассказчика за шиворот и, тряся его слабыми руками, закричал: -- Пива! Неужели, ты не запивал этого бифштекса с картофелем -- крепким пенистым пивом! Вскочил в экстазе и рассказчик. -- Обязательно! Большая, тяжелая кружка пива, белая пена наверху, такая густая, что на усах остается. Проглотишь кусочек бифштекса с картофелем, да потом как вопьешься в кружку... Кто-то в углу тихо заплакал: -- Не пивом! Не пивом нужно было запивать, а красным винцом, подогретым! Было там такое бургундское по три с половиной бутылка... Нальешь в стопочку, поглядишь на свет -- рубин, совершенный рубин... Бешеный удар кулаком прервал сразу весь этот плывший над столом сладострастный шепот. -- Господа! Во что мы превратились -- позор! Как мы низко пали! Вы! Разве вы мужчины? Вы сладострастные старики Карамазовы! Источая слюну, вы смакуете целыми ночами то, что у вас отняла кучка убийц и мерзавцев! У вас отнято то, на что самый последний человек имеет право -- право еды, право набить желудок пищей по своему неприхотливому выбору -- почему же вы терпите? Вы имеете в день хвост ржавой селедки и 2 лота хлеба, похожего на грязь -- вас таких много, сотни тысяч! Идите же все, все идите на улицу, высыпайте голодными отчаянными толпами, ползите, как миллионы саранчи, которая поезд останавливает своим количеством, идите, навалитесь на эту кучку творцов голода и смерти, перегрызите им горло, затопчите их в землю, и у вас будет хлеб, мясо и жареный картофель!! -- Да! Поджаренный в масле! Пахнущий! Ура! Пойдем! Затопчем! Перегрызем горло! Нас много! Ха-ха-ха! Я поймаю Троцкого, повалю его на землю и проткну пальцем глаз! Я буду моими истоптанными коблучками ходить по его лицу! Ножичком отрежу ему ухо и засуну ему в рот -пусть ест!! -- Бежим же, господа. Все на улицу, все голодные! При свете подлого сального огарка глаза в черных впадинах сверкали, как уголья... Раздался стук отодвигаемых стульев и топот ног по комнате. И все побежали... Бежали они очень долго и пробежали очень много; самый быстрый и сильный добежал до передней, другие свалились -- кто на пороге гостиной, кто у стола столовой. Десятки верст пробежали они своими окостеневшими, негнущимися ногами... Лежали, обессиленные, с полузакрытыми глазами, кто в передней, кто в столовой -они сделали, что могли, они ведь хотели. Но гигантское усилие истощилось, и тут же все погасли, как растащенный по поленьям сырой костер. А рассказчик, лежа около соседа, подполз к его уху и шепнул: -- А знаешь, если бы Троцкий дал мне кусочек жареного поросенка с кашей -- такой, знаешь, маленький кусочек -я бы не отрезывал Троцкому уха, не топтал бы его ногами! Я бы простил ему... -- Нет, -- шепнул сосед, -- не поросенок, а знаешь что?.. Кусочек пулярдки, такой, чтобы белое мясо легко отделялось от нежной косточки... И к ней вареный рис с белым кисленьким соусом... Другие лежащие, услышав шепот этот, поднимали жадные головы и постепенно сползались в кучу, как змеи от звуков тростниковой дудки... Жадно слушали.
* * *
Тысяча первая голодная ночь уходила... Ковыляя, шествовало на смену тысяча первое голодное утро.
Булат Окуджава. Свидание с Бонапартом
"Стерлядь разварная должна быть оранжевой в сердцевине, подобно китайскому яблочку. Легкий жирок под цвет мяса. Ни зелени, ни, того пуще, каких-либо там пряностей к ней! Варить двенадцать минут на сильном огне. Едва янтарные кружки жира заколеблются в бурлящей воде, тотчас же и снимать. Есть горячую. Можно и пальцами. Едва французские гении прикоснутся к сей рыбе и ощутят запах реки, речной травы, устоявшегося речного дна, покоя - и не то, что мысли о тщете всего посетят их, а просто печаль, и еще падет туман с реки, а тут еще и габой пронзит душу..."
"С военной дороги, с измора, вдоволь напробовавшись лимонной водки, или полынной, или самой обыкновенной, выцеженной по капле из чистой пшенички, в самый раз ополоснуть обоженное нутро хорошим глотком кислых первозданных щей... Именно кислые щи. Все остальное - пустое дилетанство. Молодая говядина средней жирности. Мясо той самой веселой коровенки, еще не потерявшей вкуса к жизни, именно ребрышки ее, сваренные с любовью, украшенные кружками моркови, кольцами репчатого лука, пропитавшие друг друга, и, наконец, сама капуста - квашеная капуста, уже успевшая утратить свою кочанную свежесть, разомлевшая, перебродившая, но не потерявшая хрупкости; прошлогодняя, острая, без изысков, но с брусничинами, но со смородинным листом, и чтобы вмеру, без показной щедрости, а самое главное - натурально, не нарубленная вкривь и вкось, на авось, лишь бы как-нибудь, бездарно, пошло, а нашинкованная тонкими прозрачными лоскутками,вдохновенными полосками... И, наконец, все это вместе сваренное вчерашним вечером, истомившееся в печи и поданное к сегодняшнему обеду!.."
"Гречневая каша. Зерно к зерну. Сколько их, ароматных, граненых! Ежели высыпать их из чугуна, к примеру, на большой лист бумаги, они зашуршат и рассыплются, будто сухие. Ах, вовсе нет, они мягкие, горячие, переполненные соком и паром, вобравшие в себя ароматы лугов, июльского полдневного зноя, и вечерних засыпающих цветов, и соки росы.... Привкус грецкого ореха ощущается в этих зернах. Гречка!.. Кушайте, мои учителя. От черной каши лица становятся белы и холены, а в душе пробуждается милосердие..."
Вкусно ))))
"Стерлядь разварная должна быть оранжевой в сердцевине, подобно китайскому яблочку. Легкий жирок под цвет мяса. Ни зелени, ни, того пуще, каких-либо там пряностей к ней! Варить двенадцать минут на сильном огне. Едва янтарные кружки жира заколеблются в бурлящей воде, тотчас же и снимать. Есть горячую. Можно и пальцами. Едва французские гении прикоснутся к сей рыбе и ощутят запах реки, речной травы, устоявшегося речного дна, покоя - и не то, что мысли о тщете всего посетят их, а просто печаль, и еще падет туман с реки, а тут еще и габой пронзит душу..."
"С военной дороги, с измора, вдоволь напробовавшись лимонной водки, или полынной, или самой обыкновенной, выцеженной по капле из чистой пшенички, в самый раз ополоснуть обоженное нутро хорошим глотком кислых первозданных щей... Именно кислые щи. Все остальное - пустое дилетанство. Молодая говядина средней жирности. Мясо той самой веселой коровенки, еще не потерявшей вкуса к жизни, именно ребрышки ее, сваренные с любовью, украшенные кружками моркови, кольцами репчатого лука, пропитавшие друг друга, и, наконец, сама капуста - квашеная капуста, уже успевшая утратить свою кочанную свежесть, разомлевшая, перебродившая, но не потерявшая хрупкости; прошлогодняя, острая, без изысков, но с брусничинами, но со смородинным листом, и чтобы вмеру, без показной щедрости, а самое главное - натурально, не нарубленная вкривь и вкось, на авось, лишь бы как-нибудь, бездарно, пошло, а нашинкованная тонкими прозрачными лоскутками,вдохновенными полосками... И, наконец, все это вместе сваренное вчерашним вечером, истомившееся в печи и поданное к сегодняшнему обеду!.."
"Гречневая каша. Зерно к зерну. Сколько их, ароматных, граненых! Ежели высыпать их из чугуна, к примеру, на большой лист бумаги, они зашуршат и рассыплются, будто сухие. Ах, вовсе нет, они мягкие, горячие, переполненные соком и паром, вобравшие в себя ароматы лугов, июльского полдневного зноя, и вечерних засыпающих цветов, и соки росы.... Привкус грецкого ореха ощущается в этих зернах. Гречка!.. Кушайте, мои учителя. От черной каши лица становятся белы и холены, а в душе пробуждается милосердие..."
Вкусно ))))
Я вот это очень люблю:
Теперь Данилов бывает у Муравлевых не часто. А прежде по
воскресеньям, если у него не было дневного спектакля, Данилов обедал у
Муравлевых. Приходил он с инструментом, имел для этого причины. Вот сейчас
я закрою глаза и вспомню одно из таких воскресений.
...В квартире Муравлевых с утра происходят хлопоты, там вкусно
пахнет, в кастрюле ждет своего часа мелко порубленная баранина, купленная
на рынке, молодая стручковая фасоль вываливается из стеклянных банок на
политые маслом сковороды, и кофеварка возникает на французской клеенке
кухонного стола. Ах, какие ароматы заполняют квартиру! А какие ароматы
ожидаются! В этот день никакой иной гость Муравлевым не нужен. В
особенности Кудасов с женой. Но Кудасов чаще всего и приходит.
На обеды, выпивки и чаепития у Кудасова особый нюх. Стоит ему повести
ноздрей - и уж он сразу знает, у кого из его знакомых какие куплены
продукты и напитки и к какому часу их выставят на стол. Еще и скатерть не
достали из платяного шкафа, а Кудасов уже едет на запах трамваем. Иногда
он и ноздрей не ведет, а просто в душе его или в желудке звучит вещий
голос и тихо так, словно печальная тень Жизели, зовет куда-то. Чувствует
Кудасов и то, как нынче будут кормить и поить гостей, и если будут кормить
скудно и невкусно, без перца, без пастилы к чаю или без ветчины от
Елисеева, то он никуда и не едет. Но насчет обедов для Данилова, да и
ужинов и завтраков, тоже у него никаких сомнений нет. Тут все по высшему
классу! Тут как бы не опоздать и не дать угощениям остынуть. Тут своему
нюху и вещему голосу Кудасов не доверяет, мало ли какие с теми могут
случиться оплошности. Он с утра смотрит в афишу театра и догадывается:
играет сегодня Данилов на своем альте или не играет.
И вот является на стол узбекский плов в огромной чаше, горячий,
словно бы живой, рисинка от рисинки в нем отделились, мяса и жира в меру,
черными капельками там и сям виднеется барбарис, доставленный из Ташкента,
и головки чеснока, сочные и сохранившие аромат, выглядывают из желтоватых
россыпей риса. А дух какой! Такой дух, что и в кишлаках под Самаркандом
понимающие люди наверняка теперь стоят лицом к Москве.
Но приходит время чая и кофе - и все печали тут же рассеиваются. Над
чаем и кофе в доме Муравлевых обряд совершает сам Данилов. Чай он готовит
и зеленый и русский, кофейные же зерна берет только с раскаленной
аравийской земли, а бразильские надменно презирает, находя в их вкусе
излишнее томление и кисло-горький оттенок. Каждый чай по науке Данилова
должен иметь свою степень цвета - и русский, и зеленый, а уж о кофе не
приходится и говорить, и Данилов доктором Фаустом из сине-черной оперы
Гуно (играл ее в среду, Фауста пел Блинников и в перерыве после второго
акта проспорил Данилову в хоккейном пари бутылку коньяку) стоит на кухне
над газовой плитой. И вот он молча приносит к столу на жостовских подносах
чайники и турки, и гости с хозяевами пьют божественные напитки, кто какой
пожелает.
Владимир Орлов. "Альтист Данилов"
Теперь Данилов бывает у Муравлевых не часто. А прежде по
воскресеньям, если у него не было дневного спектакля, Данилов обедал у
Муравлевых. Приходил он с инструментом, имел для этого причины. Вот сейчас
я закрою глаза и вспомню одно из таких воскресений.
...В квартире Муравлевых с утра происходят хлопоты, там вкусно
пахнет, в кастрюле ждет своего часа мелко порубленная баранина, купленная
на рынке, молодая стручковая фасоль вываливается из стеклянных банок на
политые маслом сковороды, и кофеварка возникает на французской клеенке
кухонного стола. Ах, какие ароматы заполняют квартиру! А какие ароматы
ожидаются! В этот день никакой иной гость Муравлевым не нужен. В
особенности Кудасов с женой. Но Кудасов чаще всего и приходит.
На обеды, выпивки и чаепития у Кудасова особый нюх. Стоит ему повести
ноздрей - и уж он сразу знает, у кого из его знакомых какие куплены
продукты и напитки и к какому часу их выставят на стол. Еще и скатерть не
достали из платяного шкафа, а Кудасов уже едет на запах трамваем. Иногда
он и ноздрей не ведет, а просто в душе его или в желудке звучит вещий
голос и тихо так, словно печальная тень Жизели, зовет куда-то. Чувствует
Кудасов и то, как нынче будут кормить и поить гостей, и если будут кормить
скудно и невкусно, без перца, без пастилы к чаю или без ветчины от
Елисеева, то он никуда и не едет. Но насчет обедов для Данилова, да и
ужинов и завтраков, тоже у него никаких сомнений нет. Тут все по высшему
классу! Тут как бы не опоздать и не дать угощениям остынуть. Тут своему
нюху и вещему голосу Кудасов не доверяет, мало ли какие с теми могут
случиться оплошности. Он с утра смотрит в афишу театра и догадывается:
играет сегодня Данилов на своем альте или не играет.
И вот является на стол узбекский плов в огромной чаше, горячий,
словно бы живой, рисинка от рисинки в нем отделились, мяса и жира в меру,
черными капельками там и сям виднеется барбарис, доставленный из Ташкента,
и головки чеснока, сочные и сохранившие аромат, выглядывают из желтоватых
россыпей риса. А дух какой! Такой дух, что и в кишлаках под Самаркандом
понимающие люди наверняка теперь стоят лицом к Москве.
Но приходит время чая и кофе - и все печали тут же рассеиваются. Над
чаем и кофе в доме Муравлевых обряд совершает сам Данилов. Чай он готовит
и зеленый и русский, кофейные же зерна берет только с раскаленной
аравийской земли, а бразильские надменно презирает, находя в их вкусе
излишнее томление и кисло-горький оттенок. Каждый чай по науке Данилова
должен иметь свою степень цвета - и русский, и зеленый, а уж о кофе не
приходится и говорить, и Данилов доктором Фаустом из сине-черной оперы
Гуно (играл ее в среду, Фауста пел Блинников и в перерыве после второго
акта проспорил Данилову в хоккейном пари бутылку коньяку) стоит на кухне
над газовой плитой. И вот он молча приносит к столу на жостовских подносах
чайники и турки, и гости с хозяевами пьют божественные напитки, кто какой
пожелает.
Владимир Орлов. "Альтист Данилов"
А мне очень нравится кусочек "Поднятой целины", где дед Щукарь рассказывал, как едят вустрицы: "ты ее в горло пропихиваешь, а она пишщит, упирается"
(не смогла найти точную цитату
)
И еще описание какого-то иностранца, кажется, Дюма, как ели купцы в трактире
(не смогла найти точную цитату
)И еще описание какого-то иностранца, кажется, Дюма, как ели купцы в трактире
Ну как же без этого: 
Барские палаты
были заняты купечеством, и барский тон сменился купеческим, как и изысканный
французский стол перешел на старинные русские кушанья.
Стерляжья уха; двухаршинные осетры; белуга в рассоле; "банкетная
телятина"; белая, как сливки, индюшка, обкормленная грецкими орехами;
"пополамные растегаи" из стерляди и налимьих печенок; поросенок с хреном;
поросенок с кашей. Поросята на "вторничные" обеды в Купеческом клубе
покупались за огромную цену у Тестова, такие же, какие он подавал в своем
знаменитом трактире. Он откармливал их сам на своей даче, в особых
кормушках, в которых ноги поросенка перего-
раживались решеткой: "чтобы он с жирку не сбрыкнул!" -- объяснял Иван
Яковлевич.
Каплуны и пулярки шли из Ростова Ярославского, а телятина "банкетная"
от Троицы, где телят отпаивали цельным молоком.
Все это подавалось на "вторничных" обедах, многолюдных и шумных, в
огромном количестве.
Кроме вин, которых истреблялось море, особенно шампанского, Купеческий
клуб славился один на всю Москву квасами и фруктовыми водами, секрет
приготовления которых знал только один многолетний эконом клуба -- Николай
Агафоныч.
При появлении его в гостиной, где после кофе с ликерами переваривали в
креслах купцы лукулловский обед, сразу раздавалось несколько голосов:
-- Николай Агафоныч!
Каждый требовал себе излюбленный напиток. Кому подавалась ароматная
листовка: черносмородинной почкой пахнет, будто весной под кустом лежишь;
кому вишневая--цвет рубина, вкус спелой вишни; кому малиновая; кому белый
сухарный квас, а кому кислые щи.--напиток, который так газирован, что его
приходилось закупоривать в шампанки, а то всякую бутылку разорвет.
-- Кислые щи и в нос шибают, и хмель вышибают! -- говаривал
десятипудовый Ленечка, пивший этот напиток пополам с замороженным
шампанским.
Ленечка -- изобретатель кулебяки в двенадцать ярусов, каждый слой--своя
начинка; и мясо, и рыба разная, и свежие грибы, и цыплята, и дичь всех
сортов. Эту кулебяку приготовляли только в Купеческом клубе и у Тестова, и
заказывалась она за сутки.
В. Гиляровский.
Барские палаты
были заняты купечеством, и барский тон сменился купеческим, как и изысканный
французский стол перешел на старинные русские кушанья.
Стерляжья уха; двухаршинные осетры; белуга в рассоле; "банкетная
телятина"; белая, как сливки, индюшка, обкормленная грецкими орехами;
"пополамные растегаи" из стерляди и налимьих печенок; поросенок с хреном;
поросенок с кашей. Поросята на "вторничные" обеды в Купеческом клубе
покупались за огромную цену у Тестова, такие же, какие он подавал в своем
знаменитом трактире. Он откармливал их сам на своей даче, в особых
кормушках, в которых ноги поросенка перего-
раживались решеткой: "чтобы он с жирку не сбрыкнул!" -- объяснял Иван
Яковлевич.
Каплуны и пулярки шли из Ростова Ярославского, а телятина "банкетная"
от Троицы, где телят отпаивали цельным молоком.
Все это подавалось на "вторничных" обедах, многолюдных и шумных, в
огромном количестве.
Кроме вин, которых истреблялось море, особенно шампанского, Купеческий
клуб славился один на всю Москву квасами и фруктовыми водами, секрет
приготовления которых знал только один многолетний эконом клуба -- Николай
Агафоныч.
При появлении его в гостиной, где после кофе с ликерами переваривали в
креслах купцы лукулловский обед, сразу раздавалось несколько голосов:
-- Николай Агафоныч!
Каждый требовал себе излюбленный напиток. Кому подавалась ароматная
листовка: черносмородинной почкой пахнет, будто весной под кустом лежишь;
кому вишневая--цвет рубина, вкус спелой вишни; кому малиновая; кому белый
сухарный квас, а кому кислые щи.--напиток, который так газирован, что его
приходилось закупоривать в шампанки, а то всякую бутылку разорвет.
-- Кислые щи и в нос шибают, и хмель вышибают! -- говаривал
десятипудовый Ленечка, пивший этот напиток пополам с замороженным
шампанским.
Ленечка -- изобретатель кулебяки в двенадцать ярусов, каждый слой--своя
начинка; и мясо, и рыба разная, и свежие грибы, и цыплята, и дичь всех
сортов. Эту кулебяку приготовляли только в Купеческом клубе и у Тестова, и
заказывалась она за сутки.
В. Гиляровский.
Или вот:
-- Сезон блюсти надо,-- говаривал старшина по хозяйственной части П. И.
Шаблыкин, великий гурман, проевший все свои дома.-- Сезон блюсти надо, чтобы
все было в свое время. Когда устрицы флексбургские, когда остендские, а
когда крымские. Когда лососина, когда семга... Мартовский белорыбий балычок
со свежими огурчиками в августе не подашь!
Все это у П. И. Шаблыкина было к сезону--ничего не пропустит. А когда,
бывало, к новому году с Урала везут багряную икру зернистую и рыбу--первым
делом ее пробуют в Английском клубе.
Настойки тоже по сезону: на почках березовых, на почках
черносмородинных, на травах, на листьях,-- и воды разные шипучие -- секрет
клуба...
оттуда же:
Серебро и хрусталь сверкали на белоснежных скатертях, повторяя в своих
гранях мириады электрических отблесков, как застывшие капли водопада,
переливались всеми цветами радуги. А посредине между хрустальными графинами,
наполненными винами разных цветов, вкуса и возраста, стояли бутылки
всевозможных форм -- от простых светлых золотистого шато-икема с выпуклыми
стеклянными клеймами до шампанок с бургонским, кубышек мадеры и неуклюжих,
примитивных бутылок венгерского. На бутылках старого токая перламутр времени
сливался с туманным фоном стекла цвета болотной тины.
На столах все было выставлено сразу, вместе с холодными закусками.
Причудливых форм заливные, желе и галантины вздрагивали, огромные красные
омары и лангусты прятались в застывших соусах, как в облаках, и багрянили
при ярком освещении, а доминировали надо всем своей громадой окорока.
Окорока вареные, с откинутой плащом кожей, румянели розоватым салом.
Окорока вестфальские провесные, тоже с откинутым плащом, спорили нежной
белизной со скатертью. Они с математической точностью нарезаны были тонкими,
как лист, пластами во весь поперечник окорока, и опять пласты были сложены
на свои места так, что окорок казался целым.
Жирные остендские устрицы, фигурно разложенные на слое снега,
покрывавшего блюда, казалось, дышали.
Наискось широкого стола розовели и янтарились белорыбьи и осетровые
балыки. Чернелась в серебряных ведрах, в кольце прозрачного льда, стерляжья
мелкая икра, высилась над краями горкой темная осетровая и крупная, зернышко
к зернышку, белужья. Ароматная
паюсная, мартовская, с Сальянских промыслов, пухла на серебряных
блюдах; далее сухая мешочная -- тонким ножом пополам каждая икринка режется
-- высилась, сохраняя форму мешков, а лучшая в мире паюсная икра с особым
землистым ароматом, ачуевская-- кучугур, стояла огромными глыбами на
блюдах...
Я - враг? Да?
-- Сезон блюсти надо,-- говаривал старшина по хозяйственной части П. И.
Шаблыкин, великий гурман, проевший все свои дома.-- Сезон блюсти надо, чтобы
все было в свое время. Когда устрицы флексбургские, когда остендские, а
когда крымские. Когда лососина, когда семга... Мартовский белорыбий балычок
со свежими огурчиками в августе не подашь!
Все это у П. И. Шаблыкина было к сезону--ничего не пропустит. А когда,
бывало, к новому году с Урала везут багряную икру зернистую и рыбу--первым
делом ее пробуют в Английском клубе.
Настойки тоже по сезону: на почках березовых, на почках
черносмородинных, на травах, на листьях,-- и воды разные шипучие -- секрет
клуба...
оттуда же:
Серебро и хрусталь сверкали на белоснежных скатертях, повторяя в своих
гранях мириады электрических отблесков, как застывшие капли водопада,
переливались всеми цветами радуги. А посредине между хрустальными графинами,
наполненными винами разных цветов, вкуса и возраста, стояли бутылки
всевозможных форм -- от простых светлых золотистого шато-икема с выпуклыми
стеклянными клеймами до шампанок с бургонским, кубышек мадеры и неуклюжих,
примитивных бутылок венгерского. На бутылках старого токая перламутр времени
сливался с туманным фоном стекла цвета болотной тины.
На столах все было выставлено сразу, вместе с холодными закусками.
Причудливых форм заливные, желе и галантины вздрагивали, огромные красные
омары и лангусты прятались в застывших соусах, как в облаках, и багрянили
при ярком освещении, а доминировали надо всем своей громадой окорока.
Окорока вареные, с откинутой плащом кожей, румянели розоватым салом.
Окорока вестфальские провесные, тоже с откинутым плащом, спорили нежной
белизной со скатертью. Они с математической точностью нарезаны были тонкими,
как лист, пластами во весь поперечник окорока, и опять пласты были сложены
на свои места так, что окорок казался целым.
Жирные остендские устрицы, фигурно разложенные на слое снега,
покрывавшего блюда, казалось, дышали.
Наискось широкого стола розовели и янтарились белорыбьи и осетровые
балыки. Чернелась в серебряных ведрах, в кольце прозрачного льда, стерляжья
мелкая икра, высилась над краями горкой темная осетровая и крупная, зернышко
к зернышку, белужья. Ароматная
паюсная, мартовская, с Сальянских промыслов, пухла на серебряных
блюдах; далее сухая мешочная -- тонким ножом пополам каждая икринка режется
-- высилась, сохраняя форму мешков, а лучшая в мире паюсная икра с особым
землистым ароматом, ачуевская-- кучугур, стояла огромными глыбами на
блюдах...
Я - враг? Да?
Вот-вот, я тоже вспоминала Гиляровского, только меня потряс там другой эпизод, про то как на Хитровке торговка за грош наливала черпаком похлебку прямо в пригоршню.
А мне почему-то всегда Ремарк "Три товарища" вспоминается. Я еще думала, ну, вот же, Германия в депрессии, а через страницу едят. Так ярко запомнилось, наверно потому, что прочла я книгу в начале 90-х. У нас в стране тоже депрессия была, ели очень скромно
ЦИТАТА (Эхомама)
другой эпизод, про то как на Хитровке торговка за грош наливала черпаком похлебку прямо в пригоршню.
Ну-у-у..., там есть и повкуснее эпизоды.
Прочитала все! Хорошая тема. Думаю, Н.В.Гоголь лидер по смачным темам.
Вот ещё небольшой кусочек:
- Вот это грибки с чебрецом! это с гвоздиками и волошскими орехами!
Солить их выучила меня туркеня, в то время, когда еще турки были у нас в
плену. Такая была добрая туркеня, и незаметно совсем, чтобы турецкую веру
исповедовала. Так совсем и ходит, почти как у нас; только свинины не ела:
говорит, что у них как-то там в законе запрещено. Вот это грибки с
смородинным листом и мушкатным орехом! А вот это большие травянки: я их еще
в первый раз отваривала в уксусе; не знаю, каковы-то они; я узнала секрет от
отца Ивана. В маленькой кадушке прежде всего нужно разостлать дубовые листья
и потом посыпать перцем и селитрою и положить еще что бывает на нечуй-витере
цвет, так этот цвет взять и хвостиками разостлать вверх. А вот это пирожки!
это пирожки с сыром! это с урдою! а вот это те, которые Афанасий Иванович
очень любит, с капустою и гречневою кашею.
- Да, - прибавлял Афанасий Иванович, - я их очень люблю; они мягкие и
немножко кисленькие.
Вообще Пульхерия Ивановна была чрезвычайно в духе, когда бывали у них
гости. Добрая старушка! Она вся принадлежала гостям. Я любил бывать у них, и
хотя объедался страшным образом, как и все гостившие у них, хотя мне это
было очень вредно, однако ж я всегда бывал рад к ним ехать. Впрочем, я
думаю, что не имеет ли самый воздух в Малороссии какого-то особенного
свойства, помогающего пищеварению, потому что если бы здесь вздумал
кто-нибудь таким образом накушаться, то, без сомнения, вместо постели
очутился бы лежащим на столе.
"Старосветские помещики"
Вот ещё небольшой кусочек:
- Вот это грибки с чебрецом! это с гвоздиками и волошскими орехами!
Солить их выучила меня туркеня, в то время, когда еще турки были у нас в
плену. Такая была добрая туркеня, и незаметно совсем, чтобы турецкую веру
исповедовала. Так совсем и ходит, почти как у нас; только свинины не ела:
говорит, что у них как-то там в законе запрещено. Вот это грибки с
смородинным листом и мушкатным орехом! А вот это большие травянки: я их еще
в первый раз отваривала в уксусе; не знаю, каковы-то они; я узнала секрет от
отца Ивана. В маленькой кадушке прежде всего нужно разостлать дубовые листья
и потом посыпать перцем и селитрою и положить еще что бывает на нечуй-витере
цвет, так этот цвет взять и хвостиками разостлать вверх. А вот это пирожки!
это пирожки с сыром! это с урдою! а вот это те, которые Афанасий Иванович
очень любит, с капустою и гречневою кашею.
- Да, - прибавлял Афанасий Иванович, - я их очень люблю; они мягкие и
немножко кисленькие.
Вообще Пульхерия Ивановна была чрезвычайно в духе, когда бывали у них
гости. Добрая старушка! Она вся принадлежала гостям. Я любил бывать у них, и
хотя объедался страшным образом, как и все гостившие у них, хотя мне это
было очень вредно, однако ж я всегда бывал рад к ним ехать. Впрочем, я
думаю, что не имеет ли самый воздух в Малороссии какого-то особенного
свойства, помогающего пищеварению, потому что если бы здесь вздумал
кто-нибудь таким образом накушаться, то, без сомнения, вместо постели
очутился бы лежащим на столе.
"Старосветские помещики"
Лойсо, соглашусь, этот момент аппетита не вызывает
а я почему-то вспомнила "Дом без хозяина", как там бабушка внука водила в ресторан, "приучая" к правильной пище. Мальчик долго смотрел на жующую женщину, воображая при этом, что мясо, которое она есть - это мясо детей, и в конце его неминуемо начинало, извините, рвать. Их уже знали в лицо и называли "Великая книягия со своим блевуном". Но бабушка всё не теряла надежды и снова тащила его в ресторан.
Конечно, от этого тоже аппетита не прибавляется.
Конечно, от этого тоже аппетита не прибавляется.
Про Чехова верно, он и сам подметил, что лучше всего описывает еду голодный человек.
А у меня со вкусной едой и ароматным винами вспоминается А. Дюма (старший). Ой как мне хотелось выпить вина в 11 лет, мне казалось что вино лучший напиток в мире. А кушать хотелось с первых слов описания застолья короля. При чем, что я там в детстве понимала про куропаток и разные соленья, но кушать хотелось.
А у меня со вкусной едой и ароматным винами вспоминается А. Дюма (старший). Ой как мне хотелось выпить вина в 11 лет, мне казалось что вино лучший напиток в мире. А кушать хотелось с первых слов описания застолья короля. При чем, что я там в детстве понимала про куропаток и разные соленья, но кушать хотелось.
а вот мое самое вкусное детское чтиво Джанни Родари
Не надо было обладать тонким чутьем, чтобы почувствовать его запах, и
не один, а сотни, тысячи разных удивительных запахов. Паоло воткнул совок
в стенку торта и мигом вырубил в ней целую нишу, достаточно широкую, чтобы
в ней поместились и он, и сестра.
Рита, оставшаяся внизу, прислушивалась и со страхом ждала тревожных
криков. И вдруг откуда-то сверху на нее посыпались куски марципана и
слоеного теста, обрушился целый каскад изюма и пролился ручей ликера. Не
теряя времени, она начала пробовать все, что попадалось ей под руку. И до
того увлеклась, что Паоло пришлось трижды окликнуть ее, прежде чем она
услышала.
- Иду, иду! - отозвалась она с полным ртом.
Очень скоро она тоже оказалась в ароматной нише. Паоло поспешил
замуровать вход огромным куском цуката, оставив только небольшое окошечко
для воздуха и света.
- Теперь ты убедился? - спросила Рита, с аппетитом уплетая кусок торта.
- Ладно, ты выиграла. Это торт. Я отдам тебе все, что проиграл.
- Конечно, отдашь. Ведь спорят не просто так, ради одних разговоров.
- Отстань. Я уже сказал, что отдам. А теперь не мешай мне работать.
Ну-ка, подвинься! Надо прорыть галерею и обследовать весь торт. Не затем я
сюда пришел, чтобы объедаться сладостями!
- Ах вот ты какой! У нас под ногами по крайней мере полметра шоколада,
мы сидим в пещере из слоеного теста... Укрытие здесь понадежнее, чем у
Пиноккио, когда тот оказался в животе акулы, а тебе еще надо что-то
обследовать!
- Ешь себе на здоровье сколько хочешь! А я буду прорывать галерею!
- Ладно уж! - снизошла Рита. - Я помогу тебе. Я смогу и есть и
работать.
Под ударами лопатки торт постепенно раскрывался, словно джунгли под
топором первооткрывателя. Брат и сестра без труда преодолели несколько
слоев крема, взбитых сливок и миндального теста. Прорыли канавки в сладком
креме, вброд перешли лужи смородинового сиропа, и луч их фонарика освещал
небольшие гроты в недрах торта, образовавшиеся от потоков ликера.
Время от времени им попадались на пути огромные, словно тумбы,
засахаренные вишни. Паоло, рвавшийся вперед с азартом исследователя,
попросту обходил их, а Рита не пропускала ни одной, чтобы не попробовать.
Одной рукой она помогала брату расширять галерею, а другой шарила по
стенам из мороженого крем-брюле. То и дело она лакомилась засахаренными
орехами или же пробовала на зубок странные камни, валявшиеся под ногами, -
чаще всего это оказывался жареный миндаль или орехи.
- Да ну же, работай! - подгонял ее Паоло. - Нет, не там! Вот тут надо
копать. Надо идти по радиусу, тогда и доберемся к центру.
- Жаль. Я чувствую, что справа повеяло холодком... Там, наверное,
мороженое!
- Досадно, что мы не захватили компас.
- А он тут и не нужен! Ведь торт повсюду: на севере и на юге, на
востоке и на западе - куда ни посмотришь. Ой, тут слишком много ликера!
Послушай, а мы не опьянеем? Ай! Дождь пошел... Дай-ка попробую... Да это
вовсе не вода, а марсала, вино! На помощь, тону! Ах нет, мне только
показалось! Мы идем сейчас по бисквиту, но, честно говоря, я бы предпочла
миндальное тесто - оно более надежное.
Паоло упрямо работал совком и мысленно составлял перечень материалов,
которые встречались на пути: "Малиновое варенье, изюм, взбитые сливки,
крем, фисташковое мороженое..."
Джанни Родари Не надо было обладать тонким чутьем, чтобы почувствовать его запах, и
не один, а сотни, тысячи разных удивительных запахов. Паоло воткнул совок
в стенку торта и мигом вырубил в ней целую нишу, достаточно широкую, чтобы
в ней поместились и он, и сестра.
Рита, оставшаяся внизу, прислушивалась и со страхом ждала тревожных
криков. И вдруг откуда-то сверху на нее посыпались куски марципана и
слоеного теста, обрушился целый каскад изюма и пролился ручей ликера. Не
теряя времени, она начала пробовать все, что попадалось ей под руку. И до
того увлеклась, что Паоло пришлось трижды окликнуть ее, прежде чем она
услышала.
- Иду, иду! - отозвалась она с полным ртом.
Очень скоро она тоже оказалась в ароматной нише. Паоло поспешил
замуровать вход огромным куском цуката, оставив только небольшое окошечко
для воздуха и света.
- Теперь ты убедился? - спросила Рита, с аппетитом уплетая кусок торта.
- Ладно, ты выиграла. Это торт. Я отдам тебе все, что проиграл.
- Конечно, отдашь. Ведь спорят не просто так, ради одних разговоров.
- Отстань. Я уже сказал, что отдам. А теперь не мешай мне работать.
Ну-ка, подвинься! Надо прорыть галерею и обследовать весь торт. Не затем я
сюда пришел, чтобы объедаться сладостями!
- Ах вот ты какой! У нас под ногами по крайней мере полметра шоколада,
мы сидим в пещере из слоеного теста... Укрытие здесь понадежнее, чем у
Пиноккио, когда тот оказался в животе акулы, а тебе еще надо что-то
обследовать!
- Ешь себе на здоровье сколько хочешь! А я буду прорывать галерею!
- Ладно уж! - снизошла Рита. - Я помогу тебе. Я смогу и есть и
работать.
Под ударами лопатки торт постепенно раскрывался, словно джунгли под
топором первооткрывателя. Брат и сестра без труда преодолели несколько
слоев крема, взбитых сливок и миндального теста. Прорыли канавки в сладком
креме, вброд перешли лужи смородинового сиропа, и луч их фонарика освещал
небольшие гроты в недрах торта, образовавшиеся от потоков ликера.
Время от времени им попадались на пути огромные, словно тумбы,
засахаренные вишни. Паоло, рвавшийся вперед с азартом исследователя,
попросту обходил их, а Рита не пропускала ни одной, чтобы не попробовать.
Одной рукой она помогала брату расширять галерею, а другой шарила по
стенам из мороженого крем-брюле. То и дело она лакомилась засахаренными
орехами или же пробовала на зубок странные камни, валявшиеся под ногами, -
чаще всего это оказывался жареный миндаль или орехи.
- Да ну же, работай! - подгонял ее Паоло. - Нет, не там! Вот тут надо
копать. Надо идти по радиусу, тогда и доберемся к центру.
- Жаль. Я чувствую, что справа повеяло холодком... Там, наверное,
мороженое!
- Досадно, что мы не захватили компас.
- А он тут и не нужен! Ведь торт повсюду: на севере и на юге, на
востоке и на западе - куда ни посмотришь. Ой, тут слишком много ликера!
Послушай, а мы не опьянеем? Ай! Дождь пошел... Дай-ка попробую... Да это
вовсе не вода, а марсала, вино! На помощь, тону! Ах нет, мне только
показалось! Мы идем сейчас по бисквиту, но, честно говоря, я бы предпочла
миндальное тесто - оно более надежное.
Паоло упрямо работал совком и мысленно составлял перечень материалов,
которые встречались на пути: "Малиновое варенье, изюм, взбитые сливки,
крем, фисташковое мороженое..."
а еще "Пышка", Мопассан: она развернула провизию, припасенную на обе четы. Это были сочные копчености, лежавшие в одной из тех продолговатых фаянсовых мисок, на крышке которых изображен заяц, указывающий, что здесь покоится заячий паштет: белые речки сала пересекали коричневую мякоть дичи, смешанной с другими мелко нарубленными сортами мяса. На прекрасном куске сыра, вынутом из газеты, виднелось слово: «Происшествия», отпечатавшееся на его маслянистой поверхности.
Монахини развернули кольцо колбасы, пахнувшей чесноком, а Корнюде засунул сразу обе руки в глубокие карманы пальто и вынул из одного четыре яйца вкрутую, а из другого — краюху хлеба. Он облупил яйца, бросил скорлупу себе под ноги на солому и стал откусывать яйцо, роняя на длинную бороду светло-желтые крошки, казавшиеся в ней звездочками. ....
... Тут ей вспомнилась ее большая корзина, битком набитая всякими вкусными вещами, которые они так прожорливо уничтожили, вспомнились два цыпленка в блестящем желе, паштеты, груши, четыре бутылки бордоского;
Монахини развернули кольцо колбасы, пахнувшей чесноком, а Корнюде засунул сразу обе руки в глубокие карманы пальто и вынул из одного четыре яйца вкрутую, а из другого — краюху хлеба. Он облупил яйца, бросил скорлупу себе под ноги на солому и стал откусывать яйцо, роняя на длинную бороду светло-желтые крошки, казавшиеся в ней звездочками. ....
... Тут ей вспомнилась ее большая корзина, битком набитая всякими вкусными вещами, которые они так прожорливо уничтожили, вспомнились два цыпленка в блестящем желе, паштеты, груши, четыре бутылки бордоского;
А по мне, самое вкусное описаие еды было у Эмиля Золя в "Западне", когда главная героиня отмечала собственные именины... Не буду здесь приводить этот отрывок, там чуть ли не целая глава посвящена этому пиршеству, но обед был знатный:
- на первое супчик с телятиной и лапшой
- затем телятина под белым соусом
- после жареная свинина с картофелем
- горошек с салом
- зеленый салат под оливковым маслом
- центральное блюдо - огромный жареный ГУСЬ
- торт
- сыр, клубника
- вино
И причем описывается во всех подробностях не только вид и запах каждого блюда, но и вкус - очень детальное описание, как гости все это ЕЛИ...
Не могу такое на голодный желудок читать, у меня сразу спазмы начинаются
- на первое супчик с телятиной и лапшой
- затем телятина под белым соусом
- после жареная свинина с картофелем
- горошек с салом
- зеленый салат под оливковым маслом
- центральное блюдо - огромный жареный ГУСЬ
- торт
- сыр, клубника
- вино
И причем описывается во всех подробностях не только вид и запах каждого блюда, но и вкус - очень детальное описание, как гости все это ЕЛИ...
Не могу такое на голодный желудок читать, у меня сразу спазмы начинаются
Перечитывая "Войну и мир" Толстого, а точнее, практически читая заново, встретила вот такой эпизод, когда после охоты Николай, Наташа и Петя заехали к дядюшке Михаилу Никанорычу.
На подносе были травник наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовый мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принеено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Ве это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Все отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
- Покушайте, барышня-графинюшка, -приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала.
Лев Толстой "Война и мир" том 2
На подносе были травник наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовый мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принеено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Ве это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Все отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
- Покушайте, барышня-графинюшка, -приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала.
Лев Толстой "Война и мир" том 2
Почему-то мне этот отрывок вспоминается из невеселой книги.
Из-за переживаний не сразу разглядели Кузьменыши, какой стол им
приготовили. Вот это был стол! Если бы всю заначку их выложить, до единой
баночки, все равно не было бы такой красоты, какую они увидели на том столе.
В мисочках, а то и прямо на лопушках - небось Регина Петровна со своими
мужичками придумала - красовались на столе, застеленном белой простыней,
всяческие небывалые продукты. Тут были румяные лепешки из кукурузы, нежное,
в крупинках соли, сало, украшенное колечками лука, колбаса из консервной
банки, нарезанная тонкими пластинками, розоватыми на срезе, соленые огурцы с
прилипшим укропом, помидоры, чеснок и ломти их любимой дылды. Ломти были
хорошо пропечены, с угольками на боках и выступившим вязким медом.
А еще на столе лежали кусочки сахара, сверкающего гранями, как гора
Казбек. А еще отдельной россыпью подушечки кофейные, а еще стоял джем.
А еще: пирог.
Вот о пироге надо бы сказать отдельно.
Это был круглый, многослойный, а потому высокий пирог, еще теплый, как
говорят, - он дышал!
Верх пирога был украшен сливами и кусочками яблок по кругу, а в центре
белым молочным кремом было выведено крупно: "КОЛЯ, САША, 17.10.44 г. УРА!"В
этот пирог, будто свечечки, были воткнуты одиннадцать золотых камышинок.
Из-за переживаний не сразу разглядели Кузьменыши, какой стол им
приготовили. Вот это был стол! Если бы всю заначку их выложить, до единой
баночки, все равно не было бы такой красоты, какую они увидели на том столе.
В мисочках, а то и прямо на лопушках - небось Регина Петровна со своими
мужичками придумала - красовались на столе, застеленном белой простыней,
всяческие небывалые продукты. Тут были румяные лепешки из кукурузы, нежное,
в крупинках соли, сало, украшенное колечками лука, колбаса из консервной
банки, нарезанная тонкими пластинками, розоватыми на срезе, соленые огурцы с
прилипшим укропом, помидоры, чеснок и ломти их любимой дылды. Ломти были
хорошо пропечены, с угольками на боках и выступившим вязким медом.
А еще на столе лежали кусочки сахара, сверкающего гранями, как гора
Казбек. А еще отдельной россыпью подушечки кофейные, а еще стоял джем.
А еще: пирог.
Вот о пироге надо бы сказать отдельно.
Это был круглый, многослойный, а потому высокий пирог, еще теплый, как
говорят, - он дышал!
Верх пирога был украшен сливами и кусочками яблок по кругу, а в центре
белым молочным кремом было выведено крупно: "КОЛЯ, САША, 17.10.44 г. УРА!"В
этот пирог, будто свечечки, были воткнуты одиннадцать золотых камышинок.
Детективы про Ниро Вульфа. Как же там вкусно готовят!
А я все время вспоминаю бедного Портоса и обед у гопожи Кокнар, при еще живом ее муже... Постный суп без капли жира )
До недавнего времени у меня была одна очень вкусная книга - Шоколад на крутом кипятке Лауры Эскивель (есть фильм Альфонсо Арау по этой книге - "Как вода для шоколада"), там почти на каждой странице рецепт, приготовление и поедание. В прошлом году добавилась еще одна - Год в Провансе Питера Мейла (вообще-то он написал трилогию, но остальные книги невкусные, видимо, после первой народ повалил в Прованс и там стало тесно 
)
)
Карлсон, тефтельки в томатном соусе. (сама их не люблю, но от описания всё равно аппетит возбуждается)
Дааа, диетирующим эту тему читать не стоит))
Описания еды у Гоголя, конечно, очень вкусные, но Булгаков для меня в этом вопросе - на первом месте. Причем почему-то первым вспоминается эпизод со Степой Лиходеевым - описание трапезы там довольно скупое, просто перечисление закусок, но сразу хочется и белого хлеба, и сосисок в томатном соусе, и икры)
Описания еды у Гоголя, конечно, очень вкусные, но Булгаков для меня в этом вопросе - на первом месте. Причем почему-то первым вспоминается эпизод со Степой Лиходеевым - описание трапезы там довольно скупое, просто перечисление закусок, но сразу хочется и белого хлеба, и сосисок в томатном соусе, и икры)
ЦИТАТА ( kapito6 @ 24 авг 2010, 15:53 )
Булгаков для меня в этом вопросе - на первом месте.
ЦИТАТА
На разрисованных райскими цветами тарелках с черной широкой каймой
лежала тонкими ломтиками нарезанная семга, маринованные угри. На тяжелой
доске кусок сыра со слезой, и в серебряной кадушке, обложенной снегом, -
икра. Меж тарелками несколько тоненьких рюмочек и три хрустальных
графинчика с разноцветными водками. Все эти предметы помещались на
маленьком мраморном столике, уютно присоединившемся к громадному резного
дуба буфету, изрыгающему пучки стеклянного и серебряного света. Посреди
комнаты - тяжелый, как гробница, стол, накрытый белой скатертью, а на ней
два прибора, салфетки, свернутые в виде папских тиар, и три темных
бутылки.
Зина внесла серебряное крытое блюдо, в котором что-то ворчало. Запах
от блюда шел такой, что рот пса немедленно наполнился жидкой слюной. "Сады
Семирамиды"! - подумал он и застучал по паркету хвостом, как палкой.
лежала тонкими ломтиками нарезанная семга, маринованные угри. На тяжелой
доске кусок сыра со слезой, и в серебряной кадушке, обложенной снегом, -
икра. Меж тарелками несколько тоненьких рюмочек и три хрустальных
графинчика с разноцветными водками. Все эти предметы помещались на
маленьком мраморном столике, уютно присоединившемся к громадному резного
дуба буфету, изрыгающему пучки стеклянного и серебряного света. Посреди
комнаты - тяжелый, как гробница, стол, накрытый белой скатертью, а на ней
два прибора, салфетки, свернутые в виде папских тиар, и три темных
бутылки.
Зина внесла серебряное крытое блюдо, в котором что-то ворчало. Запах
от блюда шел такой, что рот пса немедленно наполнился жидкой слюной. "Сады
Семирамиды"! - подумал он и застучал по паркету хвостом, как палкой.
А вообще ему не нужно детально все описывать:
ЦИТАТА
- Еда, Иван Арнольдович, штука хитрая. Есть нужно уметь, а
представьте себе - большинство людей вовсе есть не умеют. Нужно не только
знать что съесть, но и когда и как. (Филипп Филиппович многозначительно
потряс ложкой). И что при этом говорить. Да-с. Если вы заботитесь о своем пищеварении, мой добрый совет - не говорите за обедом о большевизме и о
медицине. И - боже вас сохрани - не читайте до обеда советских газет.
представьте себе - большинство людей вовсе есть не умеют. Нужно не только
знать что съесть, но и когда и как. (Филипп Филиппович многозначительно
потряс ложкой). И что при этом говорить. Да-с. Если вы заботитесь о своем пищеварении, мой добрый совет - не говорите за обедом о большевизме и о
медицине. И - боже вас сохрани - не читайте до обеда советских газет.
В эту же тему Как купчиха постничала
Чрево Парижа Эмиля Золя.
В книге "Князь Серебряный" меня очень поразило описание царского пиршества.
Ильдаркина,
Я у Ремарка кальвадос запомнила. Теперь Париж у меня это Триумфальная арка, кальвадос и безмерная грусть.
Про еду не люблю читать, не все могут красиво написать. С детства запомнила у Чехова:
Он отстранил ее руками и отошел, и ей показалось, что лицо его выражало отвращение и досаду. В это время баба осторожно несла ему в обеих руках тарелку со щами, и Ольга Ивановна видела, как она обмочила во щах свои большие пальцы. И грязная баба с перетянутым животом, и щи, которые стал жадно есть Рябовский, и изба, и вся эта жизнь, которую вначале она так любила за простоту и художественный беспорядок, показались ей теперь ужасными. Она вдруг почувствовала себя оскорбленной и сказала холодно:
- Нам нужно расстаться на некоторое время, а то от скуки мы можем серьезно поссориться. Мне это надоело. Сегодня я уеду.
Я у Ремарка кальвадос запомнила. Теперь Париж у меня это Триумфальная арка, кальвадос и безмерная грусть.
Про еду не люблю читать, не все могут красиво написать. С детства запомнила у Чехова:
Он отстранил ее руками и отошел, и ей показалось, что лицо его выражало отвращение и досаду. В это время баба осторожно несла ему в обеих руках тарелку со щами, и Ольга Ивановна видела, как она обмочила во щах свои большие пальцы. И грязная баба с перетянутым животом, и щи, которые стал жадно есть Рябовский, и изба, и вся эта жизнь, которую вначале она так любила за простоту и художественный беспорядок, показались ей теперь ужасными. Она вдруг почувствовала себя оскорбленной и сказала холодно:
- Нам нужно расстаться на некоторое время, а то от скуки мы можем серьезно поссориться. Мне это надоело. Сегодня я уеду.
ЦИТАТА ( Lulamej @ 25 мар 2015, 00:19 )
Я у Ремарка кальвадос запомнила. Теперь Париж у меня это Триумфальная арка, кальвадос и безмерная грусть.
Да! Да! Да! Я помню, как много лет назад на отдыхе в Испании мучила мужа тем, что хотела только кальвадос. И хотела я только потому, что читала в этот момент Ремарка. А еще запал в душу его гуляш по-сегедски...
ребенок,
Такое красивое название, а оказывается это просто яблочная водка.
Ну никак не вспоминаются моменты с едой, кроме Никанор Иваныча.
А из питья - сколько хочешь.
"Здравствуй, грусть", Ф. Саган:
Я преспокойно уселась на ступеньки с чашкой кофе и апельсином в руке и приступила к утренним наслаждениям: я вонзала зубы в апельсин, сладкий сок брызгал мне в рот, и тотчас же – глоток обжигающего черного кофе,
и опять освежающий апельсин. Утреннее солнце нагревало мои волосы, разглаживало на коже отпечатки простыни. Еще пять минут – и я пойду купаться.
Такое красивое название, а оказывается это просто яблочная водка.
Ну никак не вспоминаются моменты с едой, кроме Никанор Иваныча.
А из питья - сколько хочешь.
"Здравствуй, грусть", Ф. Саган:
Я преспокойно уселась на ступеньки с чашкой кофе и апельсином в руке и приступила к утренним наслаждениям: я вонзала зубы в апельсин, сладкий сок брызгал мне в рот, и тотчас же – глоток обжигающего черного кофе,
и опять освежающий апельсин. Утреннее солнце нагревало мои волосы, разглаживало на коже отпечатки простыни. Еще пять минут – и я пойду купаться.
Истек слюнями и умер. До чего ж смачно описывали! 
До чего ж смачно описывали!
Между тем помрачневший инспектор пожарной охраны спустился задом по чердачной лестнице и, снова очутившись в кухне, увидел пятерых граждан, которые прямо руками выкапывали из бочки кислую капусту и обжирались ею. Ели они в молчании. Один только Паша Эмильевич по-гурмански крутил головой и, снимая с усов капустные водоросли, с трудом говорил:
- Такую капусту грешно есть помимо водки.
...В этот день бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки, домашние грибки, форшмак из селёдки, украинский борщ с мясом первого сорта, курицу с рисом и компот из сушёных яблок.
- Такую капусту грешно есть помимо водки.
...В этот день бог послал Александру Яковлевичу на обед бутылку зубровки, домашние грибки, форшмак из селёдки, украинский борщ с мясом первого сорта, курицу с рисом и компот из сушёных яблок.
ЦИТАТА ( odenisso @ 24 авг 2010, 11:28 )
Карлсон, тефтельки в томатном соусе. (сама их не люблю, но от описания всё равно аппетит возбуждается)
А я их ела в Стокгольме, ж две порции
(киндер не захотел, мне отдал)
Для перехода на полную версию с графикой и с возможностью отвечать в темы, пожалуйста, нажмите сюда.