Чертовски привлекательный чертенок
[attachmentid=427967]
Это была — я, во мне, чей-то дар мне — в колыбель.
Марина Цветаева «Черт»
Сегодня у меня бешено важный день. Волнуюсь жутко, сами подумайте – первое задание получил! Утром мама всего чуть ли не до дыр в ванной затерла, уши до сих пор поскрипывают от чистоты, хвост же предательски встал дыбом и никак не приминается. А папа во время завтрака не поленился выглянуть из-за газеты «Чертовы будни» и пробурчать:
- Алик, только помни – никакой самодеятельности, знаю я тебя, фантазера!
И вроде грозно так вышло, но я-то понял по его растроганной физиономии, что он дьявольски горд сыном и переживает не меньше моего.
Дааа, будь ты хоть самым бесстрашным чертенком десяти лет, а первое задание – это нервотрепка почище смены рожек. С кем бы я ни разговаривал – все его помнят. Вот дед рассказывал: исполнилось ему десять лет, и выдали ему первое дело. А он так струсил, что слова, которые нашептывать должен был, перепутал. Вместо: «Не замерзнешь – спи!» сказал: «Не спи – замерзнешь!». Ну и шуму, говорят, тогда было. Парнишка-то обрадовался, всем потом растрепал, как внутренний голос его спас. Правда, в другой раз все же заснул и замерз. Так что шептать нужно точно, без путаницы, а то люди могут пострадать. За такое по рожкам не погладят: надо помнить, что это мы для человека, а не он для нас. Вот я вырасту и сам все это пойму, с опытом должно придти, а у меня опыта еще никакого за хвостом и нет. Поэтому в голове только свист ветром гуляет и очень не хочется есть.
А ведь кажется – все так просто: закрываю глаза, лечу со скоростью мысли – и вот я уже сижу маленький, как крупинка соли, в ухе у какого-нибудь мальчишки или девчонки. Каждому молоденькому чертенку определяется ребенок-ровесник, не всегда, конечно, сразу именно тот, который с ним на всю жизнь останется. Вот мама очень долго своего ребенка искала. То ее из ушей сдувало, то внимания на нее не обращали, а то, наоборот, слушались беспрекословно. Мама говорит, нужен такой контакт, чтоб люди могли нас слышать и не слушаться.
- Это как я тебя, что ли? – спрашиваю.
- Ну, вроде того, - отвечает мама, улыбаясь, и щелкает меня ласково по носу.
Мне все время кажется, что она просто посмеивается над непутевым сыном и ждет, когда я сам все пойму. Потому что есть такие вещи, которые бесполезно объяснять, пока сам не докумекаешь. Например, в детстве я никак не хотел шоколадные конфеты пробовать: цвет у них неаппетитным казался. Сколько меня родители не убеждали, мол, вкусно – только морду воротил и отплевывался. А потом как-то случайно сунул в рот конфетку по ошибке, так теперь меня от шоколада за хвост не оттащишь!
Ну да что-то я размечтался, делом пора заниматься.
Ухо мне досталось вполне удобное – все мысли мальчишки читаются хорошо, обзор чудесный. Сидит мой подопечный, видать, за партой в их человеческой школе – ну я точно дома оказался, ничего нового люди не придумали, все как у нас. Или это мы с них передрали, сейчас уже и не разберешь. Так вот сидит мой мальчуган и облизывается на косички девчонки с передней парты. Косички эти, скажу я вам, и правда – загляденье – толстенькие, упругие, в солнечных лучах золотом отливают. У самого рука так и тянется ухватить, а слова у меня - не поверите: «не дергай!» И что делать? Ничего не понимаю, но ответственность превыше всего – их и шепчу. Вроде тиховато вышло, с непривычки. Но мальчишка услышал, задумался: «Да, не надо, вдруг Маргаритка подумает, что я в нее влюбился». Вот странно, вроде я чертенок, а советы у меня какие-то ангельские, ведь сейчас и не дернет. А парнишка вдруг каак хвать эту Маргаритку, я даже не успел его мыслей прочитать, или это он подумать не успел. Девчонка сразу, конечно, развернулась, уставилась на нас и удивленно спрашивает:
- Тимош, ты чего? – голос немножко сердитый, но глаза при этом – просто океаны нежности и озорства – утопнуть можно.
Этот Тимоша так покраснел, что у меня кончик хвоста, прижатый к его пунцовому уху, чуть не обуглился. А мыслей у него в голове по-прежнему никаких, только стук да какое-то непонятное обволакивающее ощущение восторга.
- Ч-черт дернул… - выплывая из облака упоения, заикнулся Тимофей.
- А я-то думала, это ты дернул, ну, извини, – шепнула Маргаритка, отвернулась и прыснула от смеха в кулачок.
Мне расхотелось дальше мысли этого обманщика читать. Вот нахал! Я-то причем? Я же наоборот…
В школе сказали: молодец, справился, ничего не напутал, завтра новое задание получишь. Но я наотрез отказался опять к этому вруну-Тимофею в ухо лезть. Учительница улыбнулась, потрепала мне чуб и говорит: «Ладно, там видно будет».
Папа с мамой вечером давай меня поздравлять с успешным выполнением первого задания, а я и не рад… ни торта не хочется, ни фруктов.
- Алик, да что с тобой? – заволновалась мама (кому как ни ей знать, что если я от сладкого отказываюсь, то либо уже не влезает, либо жить не хочется).
Ну я и рассказал про свою обиду на все человечество в лице (или ухе) этого лживого Тимофея. Мама меня обняла, а папа опять вынырнул из-за газеты и говорит:
- Ты готов к взрослому серьезному разговору?
- Готов! – отвечаю я, поджав хвост.
- Алик, ты должен твердо усвоить – твоего терпения на вас двоих с человеком должно хватать – такая наша работа. Редко нас любят, можно всю жизнь вместе провести, вырабатывая характер, помогая строить судьбу своему человеку, и ни разу доброго слова не услышать. К этому надо быть готовым. Наша радость – его успех, усек?
- Усек, - бормочу я и ничего не секу, но папу расстраивать жалко, видно, он очень старался до меня суть донести.
А мама только поцеловала нежно в темечко, да так у нее это здорово вышло, что во мне даже аппетит проснулся – торт-то ждет, кремовыми розами манит, и никакого дела ему до этого чертового человечества нет.
На следующий день, прислушавшись к моей просьбе, отправили меня к другому мальчишке. Сидит он в подземном поезде – метро называется, нам в школе рассказывали. Жует жвачку, пузыри надувает и лопает их так громко, что ухо, в котором я притаился, закладывает. Ну, точно, думаю, ничего он не услышит, хоть я наизнанку вывернусь, крича. Осматриваюсь – свободных мест нет, а над моим парнишкой бабушка стоит, старенькая-старенькая. Вагон трясется, старушку колышет из стороны в сторону, как мой хвост на ветру. Но она не жалуется, смотрит на мальчишку влюбленными глазами, улыбается. Хотя, чему тут радоваться, не понимаю, парень-то противный. Я ему на ухо, тихонечко (кричать – как-то совсем не охота стало) говорю: «Не уступай бабушке место». Сказал – сам себя не услышал, парень свой пузырь как раз в этот момент хлопнул, да и шум вокруг стоит от грохота колес невыносимый. Но мальчишка сразу же возьми да подумай: «И правильно, чего я ей уступать буду, насидится дома, а мне еще в футбол с друзьями играть». Я даже опешил - вот это слух! Тут паренек громогласно затянул:
- Бааа, достань мне тетрис.
Старушка засуетилась, начала на огромном рюкзаке, что в руке держала, молнию расстегивать.
- Сейчас, сейчас, родной… - бормочет и еще сильнее парусит, вот-вот рюкзаком накроется.
Так мне противно стало - второй раз от человека отказываться неловко перед учительницей, но всю жизнь этого парня терпеть у меня никак не получится… Плохой я, видать, черт.
И вот тут мне несказанно повезло. В школе объявили, что ко мне претензий никаких нет, но с этим мальчиком другой чертенок должен работать. Слава копытам! Странно только, назначили вместо меня чертовку из неуспевающих. Она неумеха и мямля, каких тьма не видала. Ну да ладно, хоть кто, лишь бы не я!
Сегодня мне опять предложили к Тимофею заглянуть – а я после этого поработителя бабушек даже не был против.
И вот сижу в уже знакомом ухе, осваиваюсь. А Тимка мой в гостях у друга разглядывает коллекционные автомобили на полочке. Машинки-то и впрямь занятные, я и сам залюбовался – стоят в рядок новенькие, чистенькие, капотами сверкают. Особенно одна хороша – ярко-красная кругленькая такая, пузатенькая. И мой Тимофей от нее глаз оторвать не может. Самое время шептать заготовленные слова: «Возьми!» В комнате как раз никого нет, приятель отправился на кухню сок с чипсами принести. Но мой Тимоша стойкий оказался, думает: «Вот возьму, а Дениска расстроится, искать будет, переживать». Ну тут я, вспомнив старую обиду, опять шепчу, настоятельно так: «Возьмиии!». Тимофей машинку хвать и в карман засунул. А мне почему-то вовсе не радостно стало, а очень даже препаршиво…
В школу вернулся, глаза поднять на учительницу боюсь – стыдно. Потом с силами собрался, говорю:
- Наказывайте меня, виноват, перегнул рог…
Учительница на меня смотрит, улыбается. (Вот чертова манера - улыбаться, когда мне так тяжело!)
- Переживаешь, Алик? Это хорошо! А без ошибок никогда не обходится, только можно их на пользу повернуть, а можно во вред. Да и что наказывать, когда ты сам себя наказал?
Я стою, никак в толк не возьму, жалеет она меня или издевается? Тут учительница хвостом заговорчески поманила и говорит: «Смотри!»
Тот час я опять в ухе у Тимки своего оказался. А он как раз по телефону разговаривает. И мне слышно, как его друг Дениска жалобно так из трубки ноет:
- Нигде ее нет. Все перерыл. Красная она такая была… дорогая, коллекционная. Папа мне ремня задал! А я ее не трогал - обииднооо… - тут нытье Дениса перетекло в тихое похлюпывание.
Мой Тимка трубку бросил и понесся (да так быстро, что я чуть из его уха не вылетел), на кровать упал, в подушку головой зарылся и мычит в нее, глотая слезы: «Никогда-никогда-никогда красть больше не будууу».
Я моргнуть не успел, как уже опять перед учительницей стою, носом шмыгаю. А она все улыбается:
- Ну что, Алик, а ты не будешь больше рог перегибать?
Тут я уже совсем постыдно разревелся и тоже мычу: «Не будууу».
Эх, не видать мне больше Тимку. Посадили сегодня в ухо к какой-то девчонке. А ухо-то чистющее, просто глянцевое, я по нему туда-сюда катаюсь, но ситуацию контролирую. Вокруг пацаненок совсем маленький бегает, то мячиком в мою девочку кинет, то детской лопаткой приложит, а она сидит, уроки делает, даже не отмахивается. Тут мама в комнату заглянула, поставила на стол две глиняные мисочки с черешней и говорит:
- Ребят, покушайте и поиграйте спокойно часок, а я пока отдохну.
Ну, мальчишка сразу давай черешню в рот запихивать – смешной, щеки набил, косточковые очереди изо рта, как из пулемета, в мисочку пускает. А девочка все одну ягодку обсасывает вместе с примером в столбик. Братишка свою черешню слопал, вожделенно на полную мисочку сестры поглядывает и канючит:
- Свееет, дай одну!
Вот и мое время пришло – шепчу: «Не давай». А девчонка – ноль внимания, зачерпнула целую горсточку и протягивает малышу. Тот все сразу в рот отправил и через минуту снова:
- Свеет, дай еще!
Я уже во весь голос: «Не давай». Опять никакой реакции – потрепала брата за щеку и еще несколько штук протягивает. Но малец не унимается, через пару минут снова висит над мисочкой и слюни пускает. А там всего-то несколько ягодок осталось.
- Еще хочу!
Я что есть мочи кааак закричу: «Не давааай!» Девочка грустно посмотрела в почти опустевшую лоханку и говорит:
- Слав, так мне ничего не останется…
- Хочуууу! – завыл мальчишка, начиная топать ногами.
- Тише, тише, мама отдыхает, ну, возьми еще одну! – заволновалась Света.
Осталась последняя одинокая ягодка, девочка ее украдкой в рот засунула, а братец тут как тут.
- Уууу, ты последнюю ягодку съела, ты меня не любишь! – разревелся, кулачками в бок сестру колотит.
На шум пришла мама, уставшая и сердитая.
- Да что же такое, ведь просила дать отдохнуть, ну почему вы такие бессердечные? Света, Слава, за что вы меня так не любите?
Вернулся я домой с сорванным голосом и заданием. К маме под бок залез, сижу, греюсь и как всегда ничего не понимаю в этих людских делах.
- Мам, что это за штука такая – любовь? Отдаешь ее, отдаешь, а другие и не замечают?
- Да, тем, кто в себе любовь не несет ее и не увидеть…
- Так что же делать? – спрашиваю я и трусь носом о мамину пушистую щеку.
- Просто нужно однажды понять-почувствовать, что любовь живет везде, куда достает твое сердце… И не переживай ты так, Алька, чистой настоящей любви нельзя отдать больше, чем получишь обратно, - ответила мама и ласково потерлась носом о мою щеку.
И опять я ничего не понял, но заснул почему-то спокойный и счастливый.
Утром я самоотверженно намылил было хвост лететь к безотказной Свете, но мне сказали, что к ней уже отправлен чертенок из параллельного класса – Волька. А этот Волька зубрила до человечков в глазах, махровый отличник, и голос у него сильный: такой только до глухого не докричится.
- Ну что, вернешься к Тимофею? – прищурившись, спросила меня учительница.
Я головой замотал утвердительно и через миг уже в родном, можно сказать, ухе сижу.
Мой Тимка по улице идет, машинку обратно другу тащит. Я огляделся вокруг и вижу: мимо нас шаткая старушка из метро скачет, а за ней жевательный внучок плетется, пыхтит. Сам свой рюкзак волочит да еще и бабушкину сумку с буханкой хлеба. Я чуть не покатился со смеху: видать, наша чертовка-двоечница просто-напросто заснула у него в ухе!
Вовремя я перестал от смеха давиться, к нам как раз Дениска подошел. Тимофей с духом собрался, машинку ему протягивает, а сказать ничего и не может.
- Ты? – удивленно спросил Дениска.
- Я, – подтвердил чуть слышно Тима.
- Эх, ну что с тобой делать? Мороженое мне теперь купишь! И радуйся, что я уже сидеть могу после папиной порки, а то бы вмазал тебе как следует…
Тут Тимка друга чуть не задушил в объятьях.
- Прости! – говорит, - я тебе десять мороженых куплю, да что там – целый ларек!
Дениска не выдержал и рассмеялся.
- Ладно, - говорит, - дружба?
- Дружба! Дружба! Я тебя обожаю! – запрыгал от радости Тимка.
И в этот момент какой-то маленький мальчуган его чуть с ног не сбил. Я гляжу: это ж Славка-жадина несется, в кулачке букетик сжимает. А неподалеку и Света с мамой стоят. Парнишка к сестре подбежал и цветочки ей сует.
- Свет, Свет, держи! Это я для тебя собрал! – вопит он и разлапистыми белоголовыми одуванчиками размахивает.
Да так сильно махнул, что и Света и мама, да и сам он в пуху оказались, а от букета одни стебельки торчат. Славка губы надул – вот-вот разревется, а мама со Светой рассмеялись и давай его целовать.
Пока я за этой сценой наблюдал к нам Маргарита подошла. Дениска сразу про неотложные дела вспомнил, а Тима, как прыгал вокруг друга, так и замер на одной ноге. Маргаритка свои косички распустила, ветер ей волосы чуть колышет – хороша, хоть и не чертовка! И тут я свои слова вспомнил: «Не целуй!» Зажал хвост в кулак и прошептал. Тимка сразу же думает: «С чего это я целоваться полезу, посмеется еще». А потом – чмок ее в щеку. Маргаритка разрумянилась, свои глаза-океаны потупила и спрашивает:
- Тимош, ты чего?
- Черт дернул, - отвечает Тимка.
А мне почему-то ни капли и не обидно.
- Этот твой чертенок чертовски привлекательный, - шепнула Маргарита и тоже поцеловала моего Тимку в щеку.
Да так сильно, что от ее «чмока» у меня уши заложило. И в то же время так хорошо стало: чувствую – весь мир готов обнять… вот тогда я все мамины слова о любви сразу и понял.